Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Призывая к полной откровенности перед следователями как залогу будущего освобождения, советуя откровенно свидетельствовать об истинном характере отношений с тайным обществом, ссылаясь при этом на свой пример, Раевские тем самым провоцировали других подозреваемых отойти от тактики полного «запирательства» либо сокрытия отдельных фактов и тем самым предоставить следствию новую уличающую информацию.

* * *

Наиболее показательный случай использования подследственным тактики полного отрицания (в сопровождении доказательств «откровенности»), равно как и приемов «выгораживания» со стороны основных свидетелей, представляет ход разыскания по делу А. С. Грибоедова.

Первое показание об участии Грибоедова в тайном обществе следствие получило 23 декабря 1825 г. от С. П. Трубецкого: «Я знаю только из слов Рылеева, что он принял в члены Грибоедова, который состоит при генерале Ермолове; он был летом в Киеве, но там не являл себя за члена; это я узнал в нынешний мой приезд сюда»[369]

. К. Ф. Рылеев отвечал в ответ на запрос Комитета в своем первом показании о Грибоедове: «Грибоедова я не принимал в общество; я испытывал его, но нашед, что он не верит возможности преобразовать правительство, оставил его в покое. Если же он принадлежит к обществу, то мог его принять князь Одоевский… или кто-либо на юге, когда он там был»[370].

26 декабря, после показания Трубецкого о Грибоедове, Комитет немедленно принимает решение об аресте и привлечении к следствию, несмотря на отрицание Рылеева. 11 февраля нового подследственного доставили в Петербург. После допроса Грибоедова, который состоялся, вероятнее всего, в этот же день, Комитет решает расследовать вопрос об участии его в тайном обществе. Спрошенный 14 февраля ближайший товарищ Грибоедова А. И. Одоевский отрицал его участие в тайном обществе, однако в этот период следствия он не признавал и собственного участия в декабристской конспирации, что, как справедливо отметила Нечкина, лишает это свидетельство доказательной силы[371]

. Рылеев, вторично спрошенный о Грибоедове, утверждал, что «делал ему намеки о существовании общества, имеющего целью переменить образ правления в России», но «оставил его» в силу того, что Грибоедов «полагал Россию к тому еще не готовою». Рылеев показал также, что знал от Трубецкого о том, что на юге Грибоедова хотели принять в общество, но отступились по той же причине. Отрицая формальный прием Грибоедова, Рылеев счел необходимым специально отвергнуть предположение о конспиративных поручениях, которые он мог дать Грибоедову при его отъезде из Петербурга. Рылеев объяснял это достаточно путано: «…он из намеков моих мог знать о существовании общества, но, не будучи принят мною совершенно, не имел права на доверенность Думы»[372].

Между тем, безоговорочное свидетельство о членстве Грибоедова в тайном обществе было повторено Трубецким 8 января, когда у него затребовали сведения о предполагаемом тайном обществе в корпусе Ермолова. Трубецкой вновь утверждал, что Грибоедов был принят в «здешнее тайное общество» (Северное. – П. И.),

подтвердив таким образом свое первое показание[373]. Наконец, Трубецкой еще раз подтвердил это в свидетельстве от 14 февраля, когда ему были предъявлены показания Рылеева, отрицавшего прием Грибоедова. Комитет запрашивал у Трубецкого подтверждение: точно ли Рылеев сообщал ему о приеме Грибоедова? Трубецкой отвечал: «Разговаривая с Рылеевым о предположении, не существует ли какое общество в Грузии, я также сообщил ему предположение, не принадлежит ли к оному Грибоедов. Рылеев отвечал мне на это, что нет, что он с Грибоедовым говорил, и сколько помню, то прибавил сии слова: „он наш“, из коих я и заключил, что Грибоедов был принят Рылеевым. И тогда рассказал ему, что Грибоедов был в Киеве и что его там пробовали члены Южного общества, но он не поддался». Последнее Трубецкой слышал от Бестужева-Рюмина, «который имел намерение открыть Грибоедову существование их общества и принять его, но отложили оное, потому что не нашли в нем того образа мыслей, какого желали». На это, по словам Трубецкого, Рылеев ему ничего не отвечал, и автор показания остался «при мнении… что он принял Грибоедова»[374].

25 февраля, отвечая на дополнительный запрос Комитета, Оболенский показал: «О принятии Грибоедова в члены общества я слышал от принявшего его Рылеева и более совершенно никаких подробностей принятия его не слыхал и не могу сказать, кто был свидетелем при приеме его». Оболенский привел и время принятия Грибоедова: «за месяц или два до отъезда его отсюда»[375]. Утверждая, что сам лично с Грибоедовым не встречался, он еще раз подтверждал справедливость своего первого показания. Обращает на себя внимание безоговорочность и уверенность свидетельства Оболенского.