Новый Мир, 2003 №01

Но главное, что необходимо сказать о ее поэзии, — она безусловна. В ней нет сентиментальности, почти нет. Да, поэтесса исповедуется, но не перед Богом — перед собой, подчас срываясь в самообличение или самонаказание, несправедливое, мазохистское (“Я аскезой себя изувечу”).

Т. Бек поднимается на ту поэтическую ступень, когда творчество становится инструментом вбидения, спасения, утешения, осмысления, самозащиты, выживания. Чаще всего это монолог или послание, с которым она обращается к бывшему любовнику, или к подруге, или к родителям, или к Богу, или к некоему людскому сообществу, к времени, к судьбе. Она пеняет, укоряет, бодрится, она постоянно встает под ударами жизни, она восхищается, и она редко плачет. Она хочет понять, почему, почему все подчас так трагично, так неуютно:

Падаю! О, протяни мне руку.

...Вновь разобьюсь о частицу “не”

Я — обреченная на разлуку

И на балтийский закат в окне.

Но при всем трагизме она бесстрашный аналитик своей кармы, она диагност и исследователь жизни. Слово ЖИЗНЬ присутствует почти в каждом ее стихотворении, сигналя о трепете перед бездной нежизни и об отчаянном взрыве протеста и отвращения к этому страху.

...Кажется, над поэтом постоянно тяготеет нечто, сковывающее ее волю, ее свободолюбивую натуру. И с этим-то “нечто” идет спор, диалог, напоминающий самозаклятие, открещивание и бегство — чаще всего в детство, в прошлое.

Мы подростки, мы прыгнули в кузов.

И — вперед, и — в поход, и — в побег!

Но было бы глубоко неверным говорить о Т. Бек как о кромешном интроверте, погруженном только в свои душевные переживания и внутренние образы. Запах московских улиц, город с его лязгом и шумом, полуденным светом, и толпами, и неповторимыми персонажами его обитателей реализуется в ее стихах объемно, красочно, фактурно. Таких стихов не много, но они своей цветностью, подъемом удачно оживляют серо-стальную палитру общего настроения сборника.

Сюда же можно отнести и своеобразные мини-пьесы с участием двух героев, полные воздуха и многомерности человеческих взаимоотношений. Это совершенно иная грань сборника, эти сценки, сделанные как бы одним росчерком пера или одним мазком кисти, где внутренний мир переходит во внешний и, наоборот, где, кажется, ничего не происходит — и происходит многое, а предметы и детали обстановки не менее красноречивы, чем речь персонажей этих мизансцен.

В этой стеганой куртке, похожей на праздничный ватник,

Ты принес мне подарок — копилку для медных монет, —

Мой возлюбленный (нет! соревнитель, соперник, соратник),