Новый Мир, 2003 №01

Что это за звезда, уж не Сатурн ли, с его кристаллизующим мощным началом, ледяной, жестокий, подавляющий волю, — “огромных злых планет” не так много в Солнечной системе? Или Уран, яростно взрывающий эту кристаллизацию. А может, все-таки Венера, явно не без влияния которой написаны многие стихи.

Неожиданно в книге открывается проза поэта, которую переплываешь, как чудесное тихое озеро воспоминаний. Этот совершенно отличный от стихов текст словно принадлежит перу другого автора. Воспоминания эти прописаны тонко и светло, они легки, оптимистичны и настолько улыбчивы, что создают ощущение сна и полета. Болезненные точки детства, какие бывают часто, здесь не болят, не “комплексуют”, хотя их предостаточно. Особенно перехватывает дыхание новогодний эпизод, когда на маленькой Тане Бек вспыхнула от бенгальской искры ее Снегурочкина одежда (по счастью, все окончилось благополучно): “Утром, 1 января, о, блаженство: я гуляю по двору с папой, обе руки перевязаны, гордая-прегордая, горе-Снегурочка, раненная как на войне, в центре внимания... Елка удалась!”

Не знак ли то судьбы, не здесь ли положено начало переодеваниям и перевоплощениям лирической героини, столь часто пытающейся обрести себя в рубище калики, странника (юродивого, безумца, полоумного) и освободиться от прекрасного, но пылающего наряда сказочной Снегурочки, который она то и дело продолжает сбрасывать с себя:

Я же — калека, открытый в припадке.

Ну, не калека — полярница с полюса:

Пар изо рта и дырявая роба...

Я надвину беретку мамину,

Макинтош подпояшу вервием —

И почапаю в Рощу Марьину,

Распевая в мажоре “Реквием”...

То ли сполох беды, то ли радуга,

То ли Муза в мужском пальто...

Я не вашего поля ягода!

Я не ягода. Я не то.

Она пытается прорваться к какому-то чистому, лишенному надсады и муки бытию, но ее воинственная, гордынная, как она пишет о себе, натура вибрирует и постоянно ввергает то в конфликты, то в горькие раздумья. Порою ее завихривает и ведет некая безумная антилогика, а может, та самая злая звезда, иначе просто нельзя понять, откуда столь саморазрушительная дерзость.

Океана посередине,

Хочешь гибели — озоруй!

Уплыву от тебя на льдине

В направлении теплых струй.

Не слышится ли в этом что-то давно знакомое, родное, лермонтовское: “А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой”? (И не здесь ли, кстати, ответ на вопрос Е. Рейна: “Откуда она пришла, явилась поэзия Татьяны Бек?”)