Новый Мир, 2003 №01

Бедуин, и алхимик, и милостью Божьей поэт.

Я сама не своя... Я сама не твоя... Но тебе лишь

Раскрываю нутро, где царят паутина и пыль.

Ты мне веришь, скажи? Ты мне веришь? (Конечно, не веришь.)

Настоялась брусника — откроем хмельную бутыль.

— Как ты жил до меня, — расскажи в произвольном порядке.

— Чур-чура, — отвечаешь. — Сегодня рассказчица — ты.

...Мы — отсталые дети: нам только бы жмурки да прятки.

Лишь судьба, как орлица, с небесной глядит высоты,

Я закутаюсь в шаль, создавая умышленный образ,

Ты набьешь самокрутку опасно-лихим табаком.

...А за окнами солнце набухло, как зреющий колос,

И рассвет, точно песня, тоскует незнамо по ком.

Вот на таких элегических “окнах” отдыхает беспокойная натура поэтессы. Отдыхает ли? Ибо и здесь: “Судьба, как орлица, с небесной глядит высоты”.

Кажется, что Эрато, муза любовной поэзии, — нежеланная гостья на страницах этой книги. Поэтесса старается изо всех сил табуировать словолюбовь,поскольку (как часто она уверяет) все уже в прошлом и остается только яростная, неубывающая ностальгия по лучшим, но и “ужасным” временам. Несколько стихотворений грозно драматизированы образом надвигающейся старости. Впрочем, сколь юн у этой “старости” темперамент!

Ты — моя бывшая радость, моя прошлая страсть и ярость,

Преодоленный хаос... Всё! Я тебя разлюбила.

И ежели это — старость, то, значит, да здравствует старость:

Сухая, опрятная, трезвая — без замашек дебила.

............................................................

И ежели это — финиш, то, значит, да здравствует финиш.

О, как над его территорией прекрасно прощальное солнце!

Однако констатация “финиша” не убеждает ни ее, ни читателя, ибо накат страстного чувства вдруг сметает все условные возрастные границы:

Это — купол небес голубой,

Это — жизнь — как божественный промах...

И такая разлука с тобой,

Что кириллица стонет в проломах.

А жажда жизни по-прежнему призывает пытать темную бездну грядущего языческими вопрошаниями, наугад бросая их, как руны (вспомним скандинавские корни поэтессы), в надежде прочесть предначертания судьбы в отзвучиях этих вопросов: “Кто там — Кащей или добрый колдун?”; “Будет грядущее пусто ли, тесно ли?”; “Это что ж там: тучи ли, рыбы ли, / В синем небе? Яснбы ли соколы?”.

Простодушно протягивая ладонь цыганке в подземном переходе, она столь же простодушно, своим поэтическим чутьем, угадывает и почти называет свою звезду, свою планету:

И слушаю звезду, огромную и злую,

Но все-таки мою... Я слушаюсь ее...