Новый Мир ( № 3 2009)

Следующую ночную беседу Паля начинает торжественно: “В две тыщи первом годе, весной, Сашенька приезжал”. Палю от счастья чуть кондратий не хватил. Сашенька красивый, загорелый, в белом плаще до пят, его дед такие же любил, но обязательно — с шарфиком. Паля, бедная, как обезумела — бросилась в укромное место, документы ему на квартиру, завещание: “Бери, Сашенька, солнышко мое ненаглядное, все — твое, все — цело!”

А Сашенька смеется:

— У меня, Паля, теперь таких квартир по всему свету раскидано, что грибов в лесу. Живи, пока живется! Может, заеду еще.

Прошел по комнатам, книжки потрогал, двери, шкафы, обнял Палю, поцеловал в макушку и ушел — его внизу машина ждала. Адресок, правда, оставил, но какой-то непонятный, не по-нашему. Завещание взял. И слава богу.

— И снова мы с Нюсечкой одни остались, снова — Сашеньку ждать.

Долго сидим молча. Вдруг Паля вспоминает что-то, краснеет, хихикает:

— А тут… слышь… мужик один. Леней звать. Из Витебска. В жилконторе нашей работает. Давай, говорит, бабуся, я на тебе женюсь. Будешь со мной жить? Я хороший! В мои-то годы… Срам какой, а?

Паля смеется долго, кокетливо.

Вариации на тему элегий к Максиму

Черных Наталия Борисовна — поэт, прозаик, эссеист. Родилась в городе Челябинск-65 (ныне Озёрск), в семье военнослужащих. С 1987 года живет в Москве. Окончила библиотечный техникум, работала по специальности. Автор нескольких поэтических книг. См. в нашем журнале рецензию Олега Дарка на последний сборник стихов Наталии Черных “Камена” (“НМ”, 2008, № 2).

В “Новом мире” печатается впервые.

Максиму, Олегу, Сергею

 

Первая

Бездна многоречивая сохраняет источники лучше,

чем архив, находящийся на содержанье правительства, тем более

в отдалённое время, когда мартовский снег лип,

как небо створоженное, к лаврской ограде,

а разноцветные лампады играли, вися над площадкой,

возвышенной целым пространством, с ковчежцем внутри.

Ограниченность и беспредельность — сёстры.

Что нам теперь, в этой бездне многоречивой, может привидеться:

сны о возвышенном, эти побеги надежды — не всё ли в них ложь,

подумай… Много ли проку в том знании,

что человек повреждён от рожденья; он кричит,

нечеловечески страшно кричит, подносимый к Святым Дарам,

а может ли это служить запрещением к ним подходить —

не вопрос, и не может.

Но человек повреждён, а кроме того, наделён волей и разумом,

так говорили оба Тарковских, ведь в них отобразилось небо

накануне исхода из свалки небытия, разность воды и воды.

Неразъяснимая внятность и боль возвращения —