Почему-то покончить с ней как-то по-другому ему ни разу не приходит в голову.
Однажды, когда Теряева залезает в ванну, Теряев собирает кое-какие намеченные заранее вещи, быстро переодевается, переобувается, берет деньги и выходит из дома.
На улице лето, днем жарко, ночью тепло. Целыми днями Теряев без всякой цели бродит по городу, сидит в парках и на остановках, читает газеты, наблюдает за прохожими, а ближе к ночи идет на какой-нибудь из центральных пляжей. Здесь и в это время всегда кто-то есть. Тут он чаще всего ночует.
Его радует то, с какой готовностью изнеженное безвылазной домашней жизнью тело принимает новые условия. Мелкие неприятности вроде крепатуры в икрах, затекшей шеи и ноющего плеча или локтя не в счет. Несуразно малая цена за избавление от тревог. За одно только ощущение счастливой растерянности перед безграничным пространством.
Часто он останавливается на каком-нибудь перекрестке и долго стоит, крутя головой, выбирая направление. Какое это почти блаженство (как в юности, когда он мотался по своей необъятной Родине автостопом) — стоять на семи ветрах перед свободным выбором, куда, в какую сторону двигаться дальше! И вообще все, все, все это даже весело.
Появление в какой-то момент рядом Теряевой его ничуть не огорчает. Напротив. Он ведь знает, что ее выгнало из дому. Ей нужен не столько он, сколько утраченное с его уходом ощущение принадлежности к косяку. В этом все дело. И вот она, принципиальная разница между ними во всей красе: то, что его мучило, — для нее было смыслом или даже условием существования. Было и остается. Через нее его теперь пытаются затащить обратно. Но морок уже развеян, и точки расставлены. Есть чему обрадоваться! И ее уговоры вернуться домой, ее нытье и жалобы ложатся как бальзам на душу, придают ему еще больше уверенности в своей правоте. Хочется жить в косяке? Да пожалуйста! Ах, без меня не получается? Ну, извини. Всем привет.
Что будет, когда начнутся холода, он не знает, да и задумываться всерьез пока не собирается. Голова полна совсем другим. За считаные дни он набрался стольких впечатлений, что и в полгода не пересказать. А если еще все это помножить на томившиеся под спудом переживания последних лет… И вот после многих месяцев молчания он дает волю языку. И если Теряева решила бродить за ним как тень, то пусть слушает.