Новый Мир ( № 7 2007)

Пыль прошлого на легкие садится

и не дает вдохнуть. Никто не смог

покаяться. И каменеют лица.

И ярость проступает между строк.

Зачем ты сохранял такие письма

и канувшие в Лету адреса?..

Все признаки родного вандализма.

Всех призраков смурные голоса.

Не знают срока просьбы и угрозы.

Не имут сраму шутки и смешки.

Кривляются и принимают позы

гнилые корни, жалкие ростки.

Куда девать доносы и расправы

под марками с отринутым гербом?

С кем спорить, если мертвые не правы,

но все неправды нажиты горбом?..

*        *

  *

В юбилейных застольях не ждут мертвецов,

но они появляются вмиг,

не касаясь ни рюмочек, ни холодцов,

из своих ненаписанных книг.

Мы как будто забыли про тайный черед.

И другой. При котором они,

оценив неизбежный для нас поворот

и не слушая общей гугни,

вспоминали бы нас…

Мы оплатим сполна

все долги за продолженный срок.

Жаль, от белого быстро дуреем вина

и не знаем, каков же залог.

Друг погибший!..

Один, как живой, покажись

или с тем наведенным стволом!..

О, какая тоска — уходящая жизнь

и нехватка своих за столом!..

 

 

*        *

  *

Всем хороши дожди, грибы,

но замедлением судьбы,

ее обратной перспективой

особенно. Как старый грач,

молчи, с мобилкой не судачь.

Не лживой жизнь была, не лживой.

За что люблю музейный люд?

Пристроят, чарку поднесут,

ты от себя в ответ поставишь.

Затеют баньку в Зимарях

на радость нам, врагам на страх,

знай парься!.. Голый не слукавишь.

Камнями полон огород:

гордец, дурак, паяц, урод

в своей раскрашенной лачуге.

Зато хоть нa день, хоть на нoчь,

но убегал со сцены прочь —

побыть в другом порочном круге.

Что ищешь в горестях былых?

Да чистый звук. Да честный стих

с помарками и без помарок.

Да, там — Гоморра и Содом,

но радуга обрамит дом,

и строчка с дождиком — в подарок!

А после дождичка в четверг

ты ничего бы не отверг

из посланного нам судьбою.

Вот так и встретим новый год,

не представляя, что нас ждет,

собачий хвост держа трубою.

 

*        *

  *

…А начиналось жарким летом.

На семьдесят втором году,

когда назвать себя поэтом

смешно и стыдно. Но в страду

михайловской сеноуборки

прихваченный с собой блокнот

стал заполнять себя на горке.

На Савкиной. Сперва — вразброд.

Потом — ровней и постоянней,

поддержан рощей и рекой,

усадьбой, мельницею, баней

и вслух подсказанной строкой.

Тебя вела тоска о друге

и радость вдруг, ни от чего.

Звенела тишина в округе,

передавая старшинство

непредсказуемого неба,

и ты отбросил всякий счет

и жаждал слова, словно хлеба,

всей жизнью задом наперед…

 

*        *

  *

Торопит музыка. И если не точны

слова при первом появленье,

зато с мелодией надежно скреплены;

опять и вновь придут в волненье;