Новый Мир ( № 7 2011)

Упрямые мои возражения, думаю, помогали шлифовать концепцию, основы которой закладывались на Тверском бульваре. Хорошо помню, что прошибить меня броским «необарокко» не удавалось. Символизм и футуризм, имажинизм и акмеизм я толковал, как прежде, на Моховой, когда лекциям в МГУ предпочитал полузапретный «Роман без вранья» Мариенгофа.

Нет у меня охоты восстанавливать сейчас майкудукские разговоры о Шкловском, Сельвинском, Олеше. Отзвук давних диалогов я слышу в книгах Белинкова, в заметках Натальи Белинковой-Яблоковой[2]

.

Наталья Александровна в предисловиях к «Олеше» добавляет, что в архиве бывшего члена Союза писателей СССР, а после побега — профессора Индианского университета находятся заметки к книге о Солженицыне, черновики книги об Ахматовой… Что в «Сдаче и гибели» Белинков без устали топчет Виктора Шкловского.

Ученику будто неведомо, что кирпичи его фолиантов и щебенка статей — все требует меры. Он забыл, что, готовя диплом, выбрал наставника сам; что Шкловского ему никто не навязывал; что литгазетное «добро» на книгу о Тынянове дал именно Шкловский…

В Париже, в «Русской мысли», некогда появилась серия откровений однодельца Белинкова, получившего тот же срок — восемь. Девичья фамилия однодельца — Эльштейн, псевдоним скромненький, но со вкусом — Горчаков! Повышенной нежности я к нему не питаю. Спасибо, что не князь.

В «Вопросах литературы», где по поводу «Черных камней» колымчанина Анатолия Жигулина прошла дискуссия трех бывших зэков — Горчакова, Кораллова, Ломинадзе, — первому обломилась штрафная пайка. Заслужил он штрафную и по другому поводу.