Новый Мир ( № 9 2007)

Он как мог высоко подкинул растерявшуюся квакушку вверх, а затем, словно теннисной ракеткой по мячу, плашмя изо всех сил ударил по бурому живому комку.

Гайнутдинов поспешно отвернулся, но уши закрыть руками не додумался, а потому услышал упругий шлепок маленького тела о железо и — меньше, чем мгновение спустя — спичечный хруст сломанных лягушачьих лапок.

Батальонный писарь Иванов

Вот кому свезло так свезло! Распределенный, как и Гайнутдинов, в “китайскую” минометную батарею, домашний ленинградский мальчик Игорь Иванов был замечен командиром батальона, проверен на почерк (почерк оказался идеальный — с нажимами и красивыми завитушками), взят на должность писаря и переведен во взвод управления. Впрочем, “переведен во взвод” — это только так называлось: Игорь дневал и ночевал в специально обустроенной комнатке при комбате, где либо ползал, высунув язык от усердия, по расстеленным на полу чертежам, либо стальным пером выводил по белоснежному ватману очередной приказ по батальону.

Гайнутдинов иногда заходил к Иванову поболтать, выпить чаю и, если позволяли обстоятельства, поспать на его матрасе под рабочим столом, хитроумно прикрытым красной бархатной скатертью с длинной ядовито-желтой бахромой.

Когда Иванов спросил у Гайнутдинова, не сможет ли он поменять на марки десять рублей, которые Игорю ежемесячно присылала интеллигентная ленинградская мама, младший сержант охотно согласился. Ближайший друг Гайнутдинова Ваня Кудаш на днях как раз рассказывал, что его кореш из штаба полка где-то выгодно меняет русские деньги на немецкие. Но червонец Ваня спрятал плохо, его нашел и реквизировал Ванин земляк, старший свинарь Серега Пахомчик (Серега был на четвертом периоде, а Ваня — на третьем).

Гайнутдинов как мог уворачивался от встреч с Ивановым, но вечно это продолжаться не могло, и однажды они нос к носу столкнулись в батальонной курилке.

— Алик, ты деньги поменял? Мне они скоро нужны будут, чемодан пора покупать, — важно обратился Игорь к покрасневшему как рак Гайнутдинову.

— Нет... — почему-то раздраженно буркнул младший сержант.

— Тогда верни десять рублей, я кого-нибудь другого попрошу...

— Нету у меня... — выдавил из себя Гайнутдинов.

— Как – “нету”? Алик, прости, но так дела не делаются...

Тут Гайнутдинов, разрываемый чувством вины и справедливостью упрека, причем упрека не от какого-нибудь там чужака, а отсвоегобрата, ленинградца, неожиданно для себя заорал: