Новый Мир ( № 11 2000)

Голубой фон, на нем красн. флаг, дребезжит по заросшим рельсам трамвай номер такой-то, мирно пылится тощая, милицейского серого цвета свердловская сирень... Этот узнаваемый пейзаж, по которому плывут, будто тени облаков при ускоренной съемке, разлохмаченные тени заводских дымов, вошел в стихи Бориса Рыжего с той оправданной основательностью, с какой пейзаж обычно входит только в прозу. “Свердловск”, где обитает автор на пару с лирическим героем, на самом деле не есть населенный пункт. Это, поскольку столице Урала двойное переименование даром не прошло, есть кольцевой маршрут “Екатеринбург — Свердловск — Екатеринбург”, где трамваям, как правильно чувствует Рыжий, отведена почетная роль основного вида транспорта. С другой стороны, “Свердловск” представляет собой территорию без выраженного центра: центр выпадает из кольца точно по тому же пространственно-временному закону, по которому, скажем, Москва выпадает из России. Зато периферия, расположенная вокруг фатальной дырки от бублика, имеет свойство присоединять к себе иные, все более удаленные провинции: в стихах Бориса Рыжего поселок Кытлым, деревня Сартасы и город Уфалей — это тоже “Свердловск”. Территории соединяются не как на географической карте, а как в небе облака; поэтому в “Свердловске” есть что-то небесное, синь в стихах Бориса Рыжего не случайна. Этот поэт, не слишком балующий читателя цветомузыкой, очень точен в тех немногих красках, что имеются в текстах; несмотря на “чисто конкретно”, Рыжий как-то умеет передать и ту безымянность, что на пространствах кучевого и перистого “Свердловска” сквозит среди поименованных улиц, переулков, площадей: реальным пустырям соответствуют пустоты языка.