Новый Мир ( № 11 2008)

Герой Гуцко анатомирует не только чужую нелюбовь, он пристально изучает корни собственного чувства к “чужому”. Может, этой чуме — тысяча лет, размышляет он, читая на “губе” украденный в библиотеке, невесть как туда попавший Псалтырь: “Да будет потомство его на погибель”. Может, она в человеческой природе, как у зверя: вот солдаты наблюдают, как собака Зухра оставила кормить двоих новорожденных щенят, а троих, отчаянно скулящих, унесла в сторону, под соседний куст, умирать… Кто мы? Люди, звери или хуже того? Ненависть живет рядом с насилием, а насилие порождает новое насилие и становится привычным: охраняющий арестованного за драку Митю некий Влад из Перми, уже послуживший во внутренних войсках, опытный, рассказывает, как делать зэку “ласточку”, — и соратники, посмеиваясь, запоминают приемы.

Русскоговорящий Митя Вакула так и не стал своим в “армии Нового Вавилона”, чьи солдаты “свободны от любого закона”. Он получил пулю в живот: она прошила стену, вылетев случайно из автомата разыгравшегося однополчанина. Нет Мите места в армии, чужой он там, как не было места такому рефлексирующему воину в нашей новой военной прозе — у Олега Павлова и Олега Ермакова. Такие бойцы рано завершают свой ратный путь, навсегда раненные казармой.