Новый Мир ( № 11 2008)

Как ясно и то, что автора этих рассказов по-прежнему интересует метафизика жестокости. Именно об этом давшая название сборнику повесть. Однако состояние

мира здесь уже иное. В первом романе обреченных щенят Зухры мы видели-таки живыми. А здесь на первых же страницах наталкиваешься на зверят мертвых: в обыденном оцинкованном ведре “как фантастические шерстяные головастики, улыбаясь жуткими безглазыми улыбками, плавали котята. Четверо”. Ужас улыбается нам прямо в прихожей. Далее героя избивают до полусмерти банальные до узнаваемости отморозки — некто в спортивной шапочке и его кореш. Они почему-то принуждали его изображать покемона. (Это, если кто забыл, страшноватые пластмассовые карманные японские игрушки-монстры; мультиками об этих уродцах увлекалась недавно наша детвора. Самое интересное для игрока то, что он тренер, которому его покемон и должен беспрекословно повиноваться.) Избитого до полусмерти Алексея заставляли повторять: “Привет, я покемон, я ручной”. У этого кошмара, оказалось, была своя история, похожая, как мне представляется, на фильм ужасов или триллер. Полумертвого “покемона” отморозки готовили в подарок девушке. Ей — ни больше, ни меньше — надо было “вернуть свое унижение”: какой-то маньяк в поролоновом костюме покемона ее, работавшую горничной в отеле, изнасиловал, при этом фигурировали наручники, зачем-то свадебная фата… Теперь ей уже “не найти того самого — что ж, уродов этих, покемонов долбаных, — целый город”, можно поймать любого и бить кастетом в переносицу, пока не признается, что он покемон. А герою остается поймать следующего и бить уже его?

Насилие порождает насилие. Все мы, выходит, немножко покемоны, обидчики и жертвы в одном лице, за чужое преступление наказанные. Каждый может “сотворить себе покемончика”. Такой круговорот — нам, во время войны живущим, очень знакомый: уж и не вспомнишь, кто кого обидел первым — грузин осетина или наоборот. Только вот зачем для такой, увы, очевидной сегодня истины понадобился этот странный покемон?