Новый Мир ( № 12 2000)

На упомянутом обсуждении Б. Ф. Егоров назвал Чумакова-исследователячеловеком степи.В самом деле, мы наблюдаем, как онгуляетпо тексту пушкинского романа, как по широкому полю. Это собственные его слова: пройти сюжет “Е. О.” во многих направлениях, как лес или город. “Прогулки с Пушкиным”, видно, возникли недаром как идея и как метафора, каккартина

открытых и незашоренных отношений читателя с Пушкиным, как способ чтения вопреки целенаправленному стремлению — научному, идеологическому, все равно (актуальный нынешний вариант — “духовному”) — получить от Пушкина то, что нам нужно. “Гуляку праздного” Пушкин вложил в уста целенаправленного Сальери недаром, и уж наверное не бытовое поведение Моцарта так обличал суровый “мастер в высшей мере” (как о нем сказал поэт уже нашей эпохи, Владимир Соколов, в стихотворении “Сальери”, к которому надо будет еще обратиться), — а чуждый, враждебный творческий тип.

Но не такие праздные — “прогулки с Пушкиным” Чумакова. Они ориентированы одной идеей, стоящей в центре всего. Такова идеяинверсивности— как такой постоянно действующей у Пушкина силы, которую исследователь возводит в несколько философский даже ранг одной из пушкинскихуниверсалий.И дает такое ее описание, словно помнит об образах человека пути и человека степи: “Инверсия на любом порядке взрывает линейную последовательность и целевую однонаправленность текста”.

Речь идет о

возвратныхсилах, богатым образомзатрудняющихнаше восприятие и переживание Пушкина. Эти силы действуют как на микроучастках текста, так и на больших расстояниях. В “Цыганах” рассказ об Овидии так кончается:

И завещал он, умирая,

Чтобы на юг перенесли

Его тоскующие кости,

И смертью — чуждой сей земли

Не успокоенные гости!

Если перевести последние два стиха на прямой порядок слов, то мы получим: кости — гости сей чуждой земли, не успокоенные и смертью. Это пример не из Чумакова, а из М. Л. Гаспарова2, который спрашивает: к чему здесь эта затрудненная инверсия как параллель риторическому приему латинской поэзии, и как раз в рассказе о римском поэте? Что она здесь дает? И отвечает: она даетнапряженность,передающую самую эту тоску и боль последнего желания изгнанного поэта.

Это микропример, простая инверсия грамматическая — хотя какая же она простая? А вот пример из Чумакова — пример дальнодействия инверсивной силы. Два места — из третьей главы и из онегинского финала:

И,как огнем обожжена,

Остановилася она.

...........................

Она ушла. Стоит Евгений,

Как будто громом поражен.