Новый Мир ( № 12 2009)

— Я думаю, для начала достаточно, — робко прервал его Инспектор.

Что ни говори, а печаль и ненависть лучше черной желчи и всеобъемлющего раздражения. Инспектор знал: печаль и ненависть рождают музыку, а раздражение рождает скрежет и прозу Эльфриды Елинек.

— Будьте осторожны, господин Инспектор! Там много позы, но когда она закатывает свои инфернальные очи, я чувствую себя постояльцем глухой заброшенной таверны где-нибудь на краю ойкумены, разбуженного тем, что кто-то поворачивает дверную ручку в его спальню. — Он лег животом на стойку и страшным шепотом продолжал: — И знаете что? Я ее подозреваю.

Инспектор рассеянно кивнул, разглядывая мраморную, белую в рыжих прожилках ступеньку лестницы.

— Заметили, да? — сказал Чекушка, проследив за его взглядом. — Конечно, мрамор — это перехлест, да еще и без перил, без ковровой дорожки… Но до этого вообще была стремянка. А вы говорите усы…

 

Поз действительно было предостаточно. Пока томный, с бархатной хрипотцой голос вымолвил “кто там?”, прошла добрая четверть часа. И целая пропасть разверзлась между торопливой отповедью Инспектора и приглушенным “хорошо, входите”. Инспектор зашел — и задохнулся.

В комнате царила рыжая разруха. Вокруг в сизых туманах сигаретного дыма клокотали торфяные болота кресел, козеток, пуфов и ваз, небрежно брошенной одежды. В углу гладким пышным раструбом цвел граммофон. Игла замерла посредине черной блестящей пластинки, словно завязла в мазуте. На столике чадила жженой умброй лампа под абажуром. Инспектор закашлялся красно-коричневым дымом. Его обступила сепия.

На фоне высокого окна застыла гибкая, похожая на виньетку фигура. Она медленно, картинно запрокинула голову, словно собираясь осушить узкий длинный бокал с шипучей жидкостью, поднесла к губам сигарету на невероятно длинном мундштуке, вторую руку слегка отведя в сторону, и снова застыла. Простояв достаточно, чтобы Инспектор успел насладиться ее филигранным профилем, дама скользнула вправо, зеркально отобразив предыдущую позу. Но стоило Инспектору приступить к расспросам, как от ее медовой флегматичности не осталось и следа.

— Госпожа Вертинская, — прокашлявшись дымом, начал Инспектор.