Почему у этих дамочек всегда такие звучные, кислые и остролистые, как названия водорослей, имена? Белла Белецкая, Вера Карами, Присцилла Дин… Присцилла привозная, но самая йодистая. Морские малахитовые разносолы. Вымолвить — словно шпинатом объесться. Инспектор маринадам предпочитал сладости. В детстве бабушка, возвратившись с рынка, вместе со скучными курами приносила петушков на палочке, таких радужных и хрупких, что… Впрочем, это к делу не относится.
— Я ничего не знаю, — не дожидаясь вопроса, фыркнула дама.
— В гостинице произошло убийство.
— Выпьете чего-нибудь? — Вертинская плеснула ржавой жидкости в пузатый бокал и, прихлебывая, прошлась вдоль кремовой в белую полоску стены.
— Произошло убийство, — терпеливо повторил Инспектор.
— Все мы умрем.
— Да, но не все насильственной смертью.
— Смерть — это избавление от мирской тщеты и суеты.
Инспектор почувствовал, что кротость монастырского послушника покидает его.
— Не все разделяют вашу точку зрения, — парировал он.
— Вот как? — Тонкие ноздри выпустили две густые, безразличные струйки дыма.
— Где вы были первого утром с семи до восьми тридцати?!
— Ах, какая разница? Я не запоминаю таких мелочей.
— В каких вы были отношениях с жертвой? — понесся под горку вконец раздраженный Инспектор.
— Не понимаю, о чем вы.
Вертинская кружила по комнате, увиливая от ответов, заполняя пространство эффектным сочетанием пауз и поз; присаживалась на самый краешек кресел и пуфов, вскидывая бровь, вскидывая ножку, вскидывая фразу. Инспектор терял бдительность. Было коричнево. Пахло корицей.
— Вы были близки?
— Да как вы смеете!
— В день убийства вас видели вместе.
— Чушь.
Инспектор чувствовал себя дальним родственником, которым заткнули дырку в свадебной фотографии. Всем вокруг было весело, все вокруг его презирали. Вертинская вальсировала довольно долго, прежде чем Инспектору удалось рассмотреть ее. Смуглое длинное лицо. Веки с черной выпушкой. Миндалины глаз, густо подведенные жирным, влажным, нестираемым черным цветом. Тени цвета жженого мандарина, помада вишневая до черноты. Лицо, вписанное в треугольник: глаза и губы. На ней было длинное платье из бежевого жоржета с белой бисерной бахромой. Обнаженная, с медным загаром спина внушала смутное беспокойство. Туфли-лодочки, каблуки-рюмочки, щиколотки ручной работы. Эффектная стрижка с воронеными волнами вьющихся волос. Острые черные коготки. Мотки мелкого жемчуга на тонкой шее, длинные и непослушные, как веревки качелей. Сухой и приторный аромат духов — запах сепии.