Так что если элиты воспринимаются сегодня как чуждые “народу”, то причиною тому не богатство их, а культурная инаковость. Нынче в управлении экономикой резко выросла интеллектуальная составляющая — соответственно выросла ценность образования. Естественно, что образование — пусть не любое, но то, какое дают немногие, излюбленные элитами, привилегированные университеты, — приобщает к современной культуре. Современная же культура, по крайней мере на поверхности, такова, что привечает критически рационалистические и в религиозном смысле скептические взгляды и не привечает любые другие. А вот этого “народ” не любит1.
Здесь опять же традиция. Было время, когда “простые американцы” испытывали пиетет в отношении культуры; Америка, между прочим, была “самой читающей страной в мире” задолго до того, как это почетное звание перешло к советской России (конечно, и тогда преобладало чтиво, но успех “серьезной” литературы был несопоставимо большим, чем сейчас, да и чтиво было совсем иным). Какой-нибудь краснолицый фермер со Среднего Запада открывал здоровенными ручищами купленную им очередную книгу в надежде найти там что-то интересное, но такое, чтобы оно не противоречило основам религии и всему кругу общепринятых ценностей. Утонченников и упадочников он не жаловал. “Критиканства”, которому предавались “хлыщи с Гудзона”, не терпел. “Критикан” для него — хуже техасской гадюки. Это тип, который, по его убеждению, не может естественным образом произрасти на американской почве, но насаждается из-за океана — усилиями развратников-французов, щеголяющих в “дамских” беретах и бархатных штанах.