Новый Мир ( № 6 2005)

Не буду долго говорить о литературных достоинствах этих писем к любимой женщине, Аннемари Цех, вскоре — фрау Бёлль. Таковые достоинства есть, ибо начинающий писатель двадцати трех — двадцати семи лет от роду вкладывал в торопливые весточки-зарисовки всю свою тоску по художественной работе, уже тогда без колебаний определившись с призванием. Небесно-земной простор и, главное, человеческие

лица

— эти намоленные иконы будущего Бёлля, — лица земляков, парижан, французских крестьян, одесских девах, — все так узнаваемо для тех, кто любит и помнит манеру этого, кажется, уже не модного писателя. Нет еще особого интонационного ритма, сделавшего прозаика поэтом, но, может быть, тут беда переводчицы, не сумевшей передать то, что удавалось Л. Копелеву, Л. Черной, Р. Райт-Ковалевой. Куча перекличек с позднейшей прозой: даже жестокой дизентерией, которую подхватил на позициях этот солдат, он наградит малопривлекательного персонажа из романа “Где ты был, Адам?” — тому придется погибнуть от разорвавшегося снаряда, сидя на корточках в выгребной яме.

Но меня волнует то же, что и Мелихова: “идеология”. В своей наивности она может показаться чудовищной, но она не та, какой возмущается обвинитель. Верующий юноша, рейнландец из строго католической семьи, очень далекий от нацизма (тут-то узнаём, что

у нихможно было существовать в некоем отдалении от политпросвета, тот не лез в уши и ноздри со знакомой нам настырностью), патриот своей страны (он признается в любви к Германии и немцам со стыдливостью, исключающей всяческие клише), — этот юноша, не раз повторяя одно и то же, желает победы немецкому оружию! При том, что ненавидит “недостойную человека прусскую военщину”, “безумный казарменный балаган”, жлобское унтер-офицерство и т. п.1.