Новый Мир ( № 6 2008)

Рискну выступить с рекомендацией: браться за эту работу следует по прочтении “биографического очерка” Сукача либо одновременно с ним. При параллельном чтении двух книг бросается в глаза их несомненное и симптоматичное сходство в основных посылках и выводах. Как и Сукач, Сарычев полагает, что “все главное по преимуществу было „найдено” (по крайней мере, обозначено)” Розановым в первые полтора десятилетия творчества. Как и Сукач, он видит инвариантную основу розановского мировоззрения, структурирующую его и сообщающую ему единство и цельность, в философии потенциальности.

Отсюда пристальное внимание обоих исследователей к первой — и, по сути, единственной собственно философской — книге Розанова “О понимании”. Традиционно она считается неудачей, предопределившей отход автора от философии в привычном значении слова, но именно там с наибольшей полнотой и откровенностью эксплицируются принципы понимания Розановым категории потенциального. Именно розановской захваченностью миром потенциального, основанным на непрестанном творчестве, заставляющим видеть главное не в готовом, а в достраивающемся, в реализации возможного, проявлении скрытого, прорастании семени, взрослении эмбриона, объясняет Сукач то предпочтение, которое Розанов отдает иудаизму перед христианством: “„Становящаяся” религия Творца ближе ему, чем „завершенная” религия Откровения”. Обоснование потенциальности как основы розановского гнозиса, остававшейся неизменной от первых работ до последних записей, — вот пафос книги Сарычева. Ход действительно радикальный: после всего, что было наговорено о “противоречивости” Розанова, попытаться увидеть в нем не писателя, даже не мыслителя, а именно философа по преимуществу, у которого жанрово-стилевые игры оказываются лишь одеждой для центральной идеи, мотивирующей все прочие составляющие его мира. Положение не бесспорное, но на данном этапе в любом случае продуктивное, как всякий обратный общему месту перегиб.