Бывает и так, что не всегда или не сразу ясно, какие члены связывает союз:
...Отец ее, — узнал он, — был профессор, / Весной она по нем надела креп, /И множество чего...(«Спекторский»). Первое, что приходит в голову, — Мария Ильина в знак траура по отцу надела креп и множество чего еще. Лишь перечитав текст дважды и трижды, улавливаешь мысль автора: Спекторский узнал не только о том, что отец Марии был профессором, но и обо многом другом.Интересный аграмматизм есть в «Волнах». Пастернак обращается к социалистическому государству будущего:
Ты — край, где женщины в Путивле
Зегзицами не плачут впредь...
Время глагола тут не согласуется с семантикой наречия (правильно было бы сказать
больше не плачутилине будут плакать впредь). Но это еще не всё: сделанное в придаточном указание на топоним приходит в противоречие с «локусом», названным в главном предложении. Опираясь на «Слово о полку Игореве», поэт пытается выстроить антитезу: раньше женщины плакали, как Ярославна в Путивле, а при социализме — плакать не будут. А получается: социализм — это край, где в Путивле не плачут.Особняком стоят стилистические диссонансы: часть из них я склонен тоже квалифицировать как небрежность. Она порождается двузначностью стилевых форм, которые берутся в одном своем качестве, а в тексте проявляют другое. В высшей степени это свойственно бюрократическому жаргону. Его элементы в XX веке наводнили повседневную речь, чем и привлекли Пастернака, смотревшего на них как на средство снижения пафоса, способное сообщить стихам налет разговорности. Внедряя в любовное послание лексику и фразеологию делопроизводства, поэт за улыбкой стиля прятал внутреннюю тревогу:
Любимая, безотлагательно,
Не дав заре с пути рассесться,
Ответь чем свет с его подателем
О ходе твоего процесса.
(«Два письма», 1, 1921)