Новый Мир ( № 9 2005)

Вернувшийся осенью 1826 года из многолетнего изгнания, Пушкин тоже был встречен как триумфатор. Они познакомились в мае, вскоре после приезда Пушкина в Москву. Слава обоих поэтов и мода на них шли рядом, это порой походило на соревнование, в котором, впрочем, ни тот, ни другой личного участия не принимали. Напротив, Пушкин всячески старался выдвинуть Мицкевича вперед: “обыкновенно господствовавший в кругу литераторов”, он, как писал Кс. Полевой, “был чрезвычайно скромен в присутствии Мицкевича, больше заставлял его говорить, нежели говорил сам, и обращался со своими мнениями к нему, как бы желая его одобрения”, а Жуковскому, высказавшему однажды опасение, как бы польский поэт не “заткнул за пояс” русского, с готовностью ответил: “Ты не так говоришь, он уже заткнул меня”14. Сходным образом, хотя и с большей сдержанностью, вел себя Мицкевич в отношении к Пушкину. Вообще, он производил впечатление человека, сверх всего, безукоризненно воспитанного и более взрослого, что ли, чем Пушкин, а тот, при всей самолюбивости, кажется, и чувствовал-то себя рядом с Мицкевичем немного мальчишкой — отсюда, возможно, и эта подчеркнутая почтительность: не только к гению, но и к старшему (на год!).

Одним словом, “Они сошлись...”15.

Возможно, восторженность Пушкина объяснялась не только гением Мицкевича, его личными качествами и проч. В ситуации была особая тонкость.

“Спор славян между собою” начался не вчера, он шел века и не терял актуальности16. “Державная” позиция Пушкина в польском вопросе не была ни внушена “сверху”, ни вообще сколько-нибудь конъюнктурна, это была позиция личная и продуманная: в стране славянской, но внутренне принадлежащей к миру западному и представляющей своего рода клин, на основание которого напирает вся Европа, а острие упирается в Россию, он видел источник угрозы, который Россия исторически обречена держать под контролем — в своих руках. Еще в 1824 году, в незаконченном послании к графу Г. Олизару, польскому поэту и “националисту” (где дословно предвосхищены некоторые формулировки будущего “Клеветникам России”), очень жестко говорится о роковой предопределенности взаимной неприязни — и только “...глас поэзии чудесной / Сердца враждебные дружит...”.