Новый Мир ( № 9 2005)

Эпиграф к третьей главе лаконичен: “Цена за билет 10 рублей; начало в 7 часов. Афишка”. В этой главе Импровизатор поднимается на вершины подлинного вдохновения, но “управляет” им не кто иной, как “толпа” — публика, дающая темы. Известно, что Мицкевич, выступая с импровизациями, заявлял, что в таком амплуа он “предпочитает быть поэтом по назначению, поющим по заказу”, и “просит подсказать ему тему песни” (Н. Малиновский — И. Лелевелю 19/31 марта 1828 года).

Согласимся — в результате гипотезы Ахматовой возникает странная и двусмысленная ситуация: величайший польский поэт, человек высокого благородства, бескорыстия, цельности, — прототип “двоящегося” на каждом шагу персонажа... Есть от чего усомниться в гипотезе прямо с порога.

Пойдем все же дальше. В первой главе, увидев незваного гостя, Чарский сразу решает, что это личность сомнительная: “Встретясь с этим человеком в лесу, вы приняли бы его за разбойника; в обществе — за политического заговорщика; в передней — за шарлатана, торгующего эликсирами и мышьяком”. Поскольку, однако, гость оказывается “неаполитанским художником”, Чарский выводит — видно, из привычного представления об Италии, — что это музыкант; но, услышав, что тот называет его, поэта, “собратом”, взрывается: “Вы ошибаетесь, Signor <...> У нас нет оборванных аббатов, которых музыкант брал бы с улицы для сочинения libretto. У нас поэты не ходят из дому в дом, выпрашивая себе вспоможения...”

Появление слова “либретто” объяснимо, итальянец не музыкант, рекомендуется “собратом”, — значит, это сочинитель текстов для музыки, то есть, по понятиям хозяина, ремесленник, паразитирующий на чужом творчестве. Но кто такой, откуда и зачем появился “оборванный аббат”?

Чарский наверняка имеет в виду конкретное лицо. Существовал ведь на самом деле итальянец, оставивший родину и нашедший убежище в Австрии, бывший гранильщик алмазов (вспомним “фальшивый алмаз” в манишке итальянского гостя), бывший аббат, — одним словом, Лоренцо да Понте, либреттист Моцарта, автор текстов самых прославленных моцартовских опер — “Дон Жуана” и “Свадьбы Фигаро”. Автор повести не мог не знать, что именно на мелодии моцартовских арий, и именно из “Свадьбы Фигаро” и “Дон Жуана”, любил импровизировать (в частности, в Петербурге) Мицкевич, как бы подменяя “libretto” да Понте своим11.