Новый Мир ( № 9 2005)

Конечно, это позволительно принять и за случайное совпадение — как и то, что в сравнении гостя с “разбойником” можно усмотреть отзвук тональности, в какой Пушкин высказывался о польском восстании; в словах о “политическом заговорщике” — эхо не только того же восстания, но и ужина в честь Мицкевича (1828), где С. Шевырев, тогда один из московских любомудров, декламировал стихи: “Самодержавья скиптр железный перекуем в кинжал свободы”12; что же касается “шарлатана, торгующего эликсирами и мышьяком”, темы торговли и отравы, — то тут нас ждет нечто такое, что вряд ли можно, при всем желании, причислить к случайным совпадениям. За год с лишним до “Египетских ночей” Пушкиным были набросаны такие строки:

Свои стихи в угоду черни буйной

Он отравляет — [Божии дары]13 чистый огнь небес

[Меняя как торгаш] [Нося в заклад] и песни лиры

В собачий лай безумно обращая

Печально слышим издали его...

Издали до нас

Доходит голос падшего поэта...

Здесь есть, в сущности, все, что год спустя, в ином виде и применении, будет связано с Импровизатором: “чернь” в стихах — тема “публики”, толпы в повести; “чернь буйная” — “разбойник”, “заговорщик”, человек “без штанов” (“санкюлот” — см. в эпиграфе первой главы “faоre une culotte”); “падший поэт”, “торгаш” — “с высоты поэзии упасть под лавку конторщика”; “он отравляет” — “мышьяк”; “печально слышим...” — “неприятно было Чарскому...”; о “собачьем лае” речь впереди.

Этот сгусток, словно бы растворенный через год во впечатлениях Чарского, в его взгляде на Импровизатора, образовался в черновых строках стихотворения “...Он между нами жил...” (1834), где речь идет об Адаме Мицкевиче. Вот только “фигляра”, что мелькнет в одной из характеристик итальянца, в стихах нет — хотя такое определение вполне в духе того, что в них говорится, и к тому же в слове этом в ту пору еще осознавалось его польское (figlarz — шут, скоморох) происхождение (отсюда, кстати, и кличка “Фиглярин”, придуманная Пушкиным с намеком на польские корни Булгарина).

Приходится допустить: из обозначенных зыбких параллелей формируется-таки некая колеблющаяся, но все же различимая тень, присутствие которой почувствовала Ахматова.

 

3