"Новый русский" и американка

Правда, какое-то время эти его длинные, уверенные пальцы замерли в некотором недоумении у меня на лобке, потому что запутались в моем густом, светло-каштановом руне… А когда, когда они отыскали то, что хотели, и двинулись… двинулись внутрь — вглубь, в мои заветнейшие закоулочки-переулочки, из моей груди вырвался непроизвольный крик восторга.

А далее… далее… Он. Эта моя шоколадная, удивительная, неординарная «бас-гитара», на этот раз стал играть на собственной «флейте»… Он так внезапно и резко… отдал её моему телу… пробив ею вздрагивающий, торжествующий бутон моей онемевшей от восторга плоти, что слезы неподдельного, глубокого, беспредельного счастья тотчас оросили все мое лицо.

— Ах, какая прелесть… — стону, и благодарю, и, конечно же, прошу: Еще… еще…

И мой отзывчивый дикарь тотчас всаживает свою «флейту-копье» точно в мою жаждущую, изнемогающую дырочку, и мне невероятно сладко ощущать себя бабочкой, приколотой к полу и не имеющей права на какой-то самостоятельный, мелодичный полет.

О, этот протяжный, дикий, сумасшедший стон осчастливленной плоти, какой исторгла я и следом исторг мой неукротимый партнер, проливая свое горячее, изобильное семя аккуратно в презерватив, согласно всем правилам безопасного секса…

А потом он немного смущенно спросил меня:

— Я не сделал тебе больно, дорогая моя козочка?

— О нет, нет! — ответила я ему совершенно искренне. — Совсем даже наоборот.

— Тогда пора сыграть ещё одну вариацию на тему… но уже там, где все наоборот, — произнес мой музыкант что-то загадочное и оттого ужасно волнующее взял меня за руку и абсолютно голый, в красном галстуке на шее, провел по закулисным, мрачноватым без света лабиринтам и вывел на сцену, утонувшую в каком-то вовсе безысходном, космическом мраке.

— Не бойся, — сказал он тихо и, как мне показалось, торжественно. Никого уже нет. Ушли все — артисты и работники концертного зала, и здесь все принадлежит только нам двоим. Приступим к увертюре…

Я, конечно же, и предположить не могла, что собирается делать с моим телом эта изобретательная и, конечно же, изысканная «бас-гитара»… Но то, что произошло потом, — звучит и звенит во мне до сих пор как самая могучая, бесподобная, оригинальнейшая симфония…

Внезапно, с яростью пантеры, он схватил меня за плечи, за талию, за бедра и бросил поверх полированной поверхности черного концертного рояля и прорычал сладострастно, упоительно и жутко:

— Я люблю трахать розовое женское тело на черном рояле! Тебе это подходит или нет?

И это было столь непохоже ни на что другое, столь феерически, столь небанально, что я задохнулась от восторга и вместо ответных слов тотчас в невольном порыве протянула свою чуткую руку и нежно-нежно прикоснулась к его достаточно длинной и уж, конечно же, по-мужски крепкой «флейте»… А он сейчас же, вероятно, под глубоким впечатлением от этого моего королевски-женского жеста, принялся всасывать в себя мой сосок, попутно постанывая и рыча от удовольствия. Но так как, видимо. Действовал в пылу страсти не слишком расчетливо, вдруг стал задыхаться — ну никак, никак у него не получалось сделать необходимый вдох-выдох — ведь грудь у меня большая, полновесная, ничего не скажешь, и когда он по неосмотрительности всосал её в себя всю, она, естественно, забила ему и рот, и горло, и гортань…

Но я тотчас поняла размер нависшей над ним опасности и, выйдя из сладкого сексуального забытья, помогла ему освободиться от моей груди…

Наконец он вздохнул с облегчением и сказал:

— Нам с тобой, детка, не хватает осмотрительности. Мы с тобой слишком горячи.

Но вот что поразительно — его «флейта» ничуть при этом не надломилась, не издала ни одного фальшивого звука… Проникнул в мои заповедные, жаждущие, трепетные глубины, она так заиграла, так заиграла… А как модно гремел при этом белый концертный рояль! Потому что от него, в ритм нашей поглощающей, неукротимой, невероятной страсти в отточенном ритме бились мои голени и частично пятки, в свою очередь находившиеся под патетическими ударами моего великолепного священнодействующего партнера. Что может быть чудеснее, необычайнее, восхитительнее! Мы словно бы играли своими телами осязаемо-кипучую оду к радости! Мы наполнили гулом-звоном весь пустующий ночной концерт-зал! И никогда, пожалуй, я больше не испытала такого сладостного, воистину романтичного чувства первородного греха, как упираясь затылком, лопатками и задиком в твердь белого полированного концертного рояля!

Единственное, что мне чуть испортило настроение, — это внезапный голос из темного зала:

— Эй, «бас-гитара», не забудь унести с собой грязный «скафандр»! А не как в прошлый раз…

Так мы и ушли со сцены: «бас-гитара» шагал впереди, держа перед собой переполненный собственный варевом «скафандр», а меня вел за руку следом.

— Не обращай внимания, киска, — говорил мне при этом. — Это сторож. Всегда суется в чужие дела. Потому что ему всего сорок пять, а уже импотент.