"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

быть отправлена на подпольную работу в страну. Формально речь шла о ее слабом здоровье, но скорее всего

новый лидер партии имел в виду иные мотивы. Чуть позже немецкая секция не рекомендовала Гроппер к

переводу в члены ВКП(б) — для посвященных это была «черная метка». В то же время при содействии

эмигрантского руководства КПГ Роберта получила достаточно престижную должность редактора в

Издательстве иностранных рабочих — и квартиру в здании, где находилась немецкая секция Коминтерна.

В конце 1936 г. она вошла в руководство Немецкого клуба, вместе с женой писателя Фридриха Вольфа

возглавляя женский актив. Именно там Роберте пришлось столкнуться с исчезновением одного за другим

своих соратников и знакомых. 26 ноября 1937 г. очередь дошла и до нее самой. При аресте квартиру № 5, где

она прожива

240

ла, опечатали. Соседи — такие же политэмигранты, как и сама Гроппер, — написали обязательные в таких

случаях показания, которые были пересланы отделом кадров ИККИ на Лубянку.

В областном управлении НКВД, которое вело следствие, не собирались уделять ему особого внимания.

Загвоздка была только в том, что обвиняемая не давала признательных показаний, а из представленной

Коминтерном справки нельзя было выудить никакого компромата. Была и вторая проблема — Роберта

Гроппер не оформила советского гражданства, а значит, была кандидатом на высылку из СССР. С другой

стороны, в Москве она проживала под фиктивным именем — таких записывали в анкете арестованного как

лиц вне подданства. И было третье обстоятельство — она слишком много знала для того, чтобы отправиться

в Германию, в лапы гестапо...

И вот появляется неожиданное решение — 14 мая 1938 г. Особое совещание НКВД передает дело на

рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР. По тем временам это означало гарантированный

смертный приговор. Потом наступило затишье — очевидно, Военная коллегия после завершения ежовщины

отказывалась принимать «липовые» дела. 1 августа 1939 г. материалы давно завершенного следствия вновь

направили на ОСО.

В голове у Роберты не укладывалось то, что ее, активную участницу антифашистской борьбы, обвинили в

шпионаже в пользу Германии. Впрочем, это было только первым цветком в огромном букете надуманных

обвинений, которые ей придется выслушать на Лубянке. Во время пребывания в Париже она общалась с

Вилли Мюнценбер-гом, координировавшим антифашистскую борьбу в Западной Европе. Он даже хотел

оставить ее на работе во французском представительстве Международной рабочей помощи. Теперь, после

того как Мюнценберг порвал с Коминтерном, это трактовалась как контрреволюционная связь.

Еще большую опасность таило в себе знакомство с Гейнцем Нейманом — не только в бытность того

лидером «антипартийной группировки», но и позже, здесь в Москве, когда он приносил свои рукописи в

Издательство иностранных рабочих. Под пытками он признался в том, что среди десятков сторонников его

контрреволюционной организации в Коминтерне находилась и Роберта Гроппер. Последняя доказывала в

ходе допросов, что их отношения ни на йоту не выходили за рамки служебных, но для следователя это было

неважно. Ему хватало формальной стороны дела — любые контакты с арестованным «врагом народа»

должны носить контрреволюционный характер — и в прошлом, и в настоящем. Ну а будущего у тех, кто

попал на Лубянку, быть не могло по определению.

241

Роберту Гроппер не пытали — или она просто никогда не упоминала об этом в своих заявлениях и письмах.

За годы пребывания в тюрьме она (как и тысячи других арестованных иностранцев) стала свободно говорить

по-русски, а в начале следствия «совершенно не знала русского языка и не могла следить за протоколом

допроса». Это было наиболее заметной чертой ее характера — искать причины происходивших с ней

событий в себе самой, в своих слабостях и недостатках. И не судить других — в показаниях Гроппер нет ни

одного выдуманного обвинения в адрес своих соратников, даже тех, кто уже был вычеркнут из истории КПГ, умер или находился в застенках НКВД.

Гораздо более, чем физическое насилие и подтасовки следователей, Роберту Гроппер ранили неправедные

обвинения, связанные с ее партийной работой в Германии. Однако и здесь она была готова продолжать

борьбу, в том числе и против конъюнктурного переписывания истории КПГ. Речь шла все о том же эпизоде, связанном с борьбой «антипартийной группы» Неймана-Реммеле за новую тактическую линию. Роберта

видела в нем неудачную попытку активизировать антифашистское сопротивление, а отнюдь не столкновение

личных амбиций вождей КПГ.

«За период всей моей партийной жизни я никогда не входила ни в какие группы или фракции и никогда бы

не сделала этого также и в этом случае. Меня обвиняют в том, что я разделяла взгляды Неймана, его ошибки

— индивидуальный террор в политике единого фронта. Да, это правда. Но, по моему мнению, вместе со

мной эту ошибку совершили почти тысячи партийных товарищей, большая часть партии. В это время в

партии была одна политическая линия, которая была принята политбюро ЦК, в котором, к сожалению,