Нулевая долгота

«А что, если она действительно ее встретит? — подумал Фролов. — Что она ей скажет? Что сделает? Нет! Как отомстит?! Но невероятно, чтобы она оставалась здесь! Она должна скрываться. Человек помнит зло, которое сотворил, и всегда ждет расплаты».

Он спросил:

— А если ты ее встретишь?

Она вздрогнула и остановилась.

— Ты читаешь мои мысли? — удивилась она. — Я не знаю, что я должна сделать. Но я должна отомстить. Никто другой. Только я. — Она поежилась. — Но во мне нет гнева, Саша. Мне страшно здесь.

Она крепко взяла его под руку. Ее била нервная дрожь. Он высвободил свою руку и обнял ее за плечи.

Над дверьми крайнего дома красной краской были нарисованы серп и молот.

— Смотри, и здесь изменения! — удивился он. — А ей от расплаты не уйти, — с убежденностью добавил он.

— Я знаю, Саша, — согласилась она. — Но я, именно я, должна ей — и именно ей! — отомстить.

— Только ей? — спросил Фролов, стараясь отвлечь ее от сосредоточенной думы о той, которая делала самое худшее в жизни — служила предательницей.

— Нет, не только ей. Еще Фернандо Мартинишу, — едва слышно ответила она. — Только им двоим.

Фролов подумал о том, как все же получаются люди, творящие зло. А что делать с ними, когда они разоблачены? Мстить? Но как? Провести их по тем же кругам ада? Держать в застенках? Или просто лишить их жизни?

— Ты готова их убить, — не то утверждая, не то спрашивая, произнес он. В его голосе были испуг и удивление.

— Да, готова, — клятвенно ответила она.

Быстро темнело. На горе возле монумента дул пронизывающий холодный ветер. Лиссабон мерцал далекими огнями. Марианну била дрожь — и нервная, и от холода. Он предложил идти к машине. Она ничего не ответила. Они пошли назад. Под гору идти было легко. Уже наступила настоящая ночь. Появились звезды. В небе равнодушно висела полная луна. Они спотыкались на каменистой дороге.

У дома с серпом и молотом они остановились. Она подкралась к освещенному окну. «А-а-а-а-а!» — вдруг раздался ее вопль. Фролова пронзил ужас. Он подбежал к ней. Она обвила его шею и зарыдала.

Он увидел женщину. Она сидела за столом и страшными, остекленевшими глазами смотрела в окно. У нее на руках был младенец. Около нее стояли три испуганные девочки.

— Нет, я не могу! О боже, избавь меня от всего этого! — рыдала Марианна.

Он понял, что они должны уйти. Она едва шла, все время спотыкаясь. Он крепко держал ее, прижимая к себе. Ее голова лежала у него на плече, и она беспомощно всхлипывала, все повторяя: «О боже, избавь меня… избавь меня…»

В машине было тепло и уютно. Марианна уже не плакала.

— Дай мне закурить, — устало попросила она.

Он включил приемник. Транслировалась симфоническая музыка.

— Бетховен, — сказала она.

Они долго молча слушали, до самого конца.

— Ну, и зачем все это было нужно? — выключая приемник, спросила она со спокойной печалью. И больше себя, чем его. — Чтобы знать, что она жива? Что она живет там же, где и жила?

— Это невероятно, — только и сказал он.

Фролов вновь увидел остекленевшие страшные глаза той женщины. «Она была готова к расплате, — подумал он. — Но она хочет жить, хоть и проклятой. А потому защищается детьми…»

— Лучше никогда не возвращаться, — произнес он.

— Нет, мне это было нужно, — не согласилась она. — Но я не умею мстить.

Он промолчал.

— Поехали, Саша, — сказала она.

— Куда, Марианна?

— В Сесимбру.

Он гнал машину. В густой темноте фары выхватывали лишь кусок шоссе. Спидометр показывал скорость, равную ста сорока километрам. Было ощущение полета.

Марианна сидела в глубокой задумчивости, глядя вперед. Она вспоминала, как это случилось тогда.

…Мануэл ждал ее за столиком с бутылкой вина. Она сначала увидела тех четырех, а потом его. Она побежала, и он встал, вышел ей навстречу. Они обнялись. И она даже не поняла, почему кто-то жесткими цепкими пальцами отдирает ее от мужа. Смуглое худое лицо Мануэла вдруг посерело. Оно каменело, застывало, как цемент. «Не пугайся», — только и сказал он, и в этот миг его сильно ударили в лицо. Из носа ручейком заструилась кровь. Двое уже заломили ему руки за спину. «Попался, проклятый коммунист», — злорадно сказал громадный страшный человек, который отдирал ее от него. Это был Фернандо Мартиниш.

«Почему они делают это на глазах у всех?» — только и подумала она, пораженная. Она в отчаянии стала вырываться. Ей тоже заломили руки за спину.

«Прощай, Марианна!» — крикнул Мануэл, когда его уводили.

Их увезли в разных машинах…

— О ужас! — сказала она вслух, тяжело вздохнув. — О ужас!

Фролов промолчал.

…На допросах, бывало, ее раздевали догола. Руки и ноги веревкой привязывали к стулу. Мартиниш с животным вожделением ходил вокруг, останавливался, сильно сжимал ей груди, пока она не начинала кричать от боли. Но она ничего не рассказывала. Она научилась преодолевать и стыд, и боль.