NWT. Три путешествия по канадской Арктике

Очевидно столь же вдохновляюще эти чудесные картины канадской природы действовали на наших собак, вызывая у них не только небывалый прилив энергии и энтузиазма, что не могло нас не радовать, но и неожиданные всплески агрессии в совершенно неожиданных ситуациях. Особенно отличался Чикаго. Как мы успели заметить, характер у этого могучего пса и так был не из легких, а тут еще эти скалы. Он буквально не давал проходу своему собрату по упряжке добродушному Айдару, сыну нашего прославившегося в Антарктике Сэма. Команды Ульрика «О' кей!», то есть «Вперед!», Чикаго, по-видимому, понимал в смысле «Вперед, в атаку!» и незамедлительно кидался на беднягу Айдара. Начиналась бурная потасовка. Конечно же, вся упряжка немедленно тормозила, и каждая из собак, естественно, становилась на сторону одного из грызущих друг друга соперников. Никакие крики и другие печально знаменитые воспитательные методы Ульрика не помогали – Чикаго был неудержим.

Мы были вынуждены изменить обычный порядок старта. Теперь мы прежде всего призывали к порядку Чикаго, давая ему понять, что за ним смотрят, и любое отклонение его поведения от положенного не останется безнаказанным. Только после этого мы стартовали.

Интересно, что профессиональный долг, воспитанный у нашего представителя всесильной чикагской мафии в ходе многочисленных экспедиций, все-таки преобладал над желанием Чикаго укрепить свой и без того высокий авторитет распространенными в его среде методами. Как только упряжка трогалась, Чикаго из драчуна и забияки превращался в одного из самых трудолюбивых и добросовестных псов.

Наша пока еще неискушенная и не искусанная молодежь – Газ и Дизель – продолжала свои игры после отбоя, несмотря на то что им пришлось тащить сегодня нарты весь день наравне со взрослыми. Такое неразумное поведение вызывало справедливое возмущение их матери Колы, которая, будучи привязанной, при всем желании не могла образумить сорванцов и только облаивала их, нехотя и устало поднимая свою остроухую голову, когда они, заигравшись проносились особенно близко к ней. Все остальные псы, которые весь день сегодня шли по тяжелому, рыхлому снегу, сильно устали и спали, уютно свернувшись клубочками, благо что безветренная и относительно теплая (минус 25 градусов) погода позволяла им в известной мере расслабиться, ведь могло быть гораздо хуже, например минус тридцать с ветром!

Состоялся сеанс радиосвязи, причем все прошло довольно удачно. Ульрик поговорил со своей женой, которая находилась в Йеллоунайфе и принимала информацию от нас для передачи в прессу.

Сегодня на ужин я приготовил мясо, сдобрив его таким количеством специй, что хватило бы, наверное, на двойную порцию. С мясом-то у меня получилось нормально, а вот с японской лапшой соба я перемудрил и опять, как в некоторые «черные» для кулинарии дни в предыдущих экспедициях, получил из вполне съедобного продукта нечто наподобие клея. Придется, пользуясь случаем, попросить Такако, чтобы она показала рецепт приготовления этого загадочного японского макаронного блюда.

Среди ночи я внезапно проснулся от мысли, что оставленный на нашем импровизированном столе будильник не сработает, как ему положено, утром, потому что батарейки его наверняка замерзнут при таком морозе. В темноте я надел на руку часы, и сон тут же как будто той же рукой и сняло. Узнать, сколько времени, мне не удалось – в палатке было совершенно темно. Ну, думаю, пока полежу – кромешная темнота как-то успокаивала.

За стеной палатки послышались шаги, и я подумал, что это, наверное, Мартин пошел на утренние протокольные мероприятия – обычно он с британской пунктуальностью приступал к ним ровно в 6 часов. Я тоже встал и запустил примус, чтобы посмотреть, сколько времени. Стрелки часов согревшегося на моей руке и потому благосклонно настроенного будильника показали только двадцать минут шестого. Однако примус уже гудел, потихоньку наполняя палатку волшебным теплом.

Я выбрался наружу: пасмурно, тишина, только снежок тихонько шуршит, невесомо касаясь натянутой ткани палатки. Было очень холодно, и я забрался в палатку с надеждой немного погреться – увы, примус погас. Решив разобраться с примусом с утра, я без особого удовольствия забрался в остывший мешок. Только я успел устроиться поудобнее и покомпактнее, чтобы согреться, как сработал коварный будильник. Похоже, ничто его не берет – ни холод, ни тряска в нартах, ни падения, ни удары. Мне подумалось, что секрет его железного здоровья и выносливости заключается в той постоянной подпитке положительными эмоциями, которые, несомненно, переполняют его всякий раз, когда он наблюдает за рождающейся в неравной борьбе со сном жизнью нового разбуженного им дня.

Причина утренней забастовки примуса была тривиальной – кончилось топливо. Обычно я стараюсь дозаправлять его вечером, перед отходом ко сну, чтобы не заниматься этой в высшей степени отрезвляющей процедурой утром в остывшей до космического холода палатке. Вчера мне показалось, что топлива в нем еще достаточно, но, к сожалению, я ошибся.