день в такую комнату попадает только один луч солнечного света – иначе, считается,
качество будет уже не таким хорошим.
Мария вздохнула и приложила нежное, сливочного цвета кружево к щеке. «Спасибо, -
сказала она, - тут и вправду – словно в раю. Ну, пора уже и детей забирать, как бы они там, у
Питера все не разнесли».
-Я сейчас приду, - сказал ей Джованни.
Когда женщина вышла, он подозвал к себе приказчика, и шепнул ему что-то на ухо. «Не
извольте беспокоиться, мистер», - улыбнулся тот. «Все будет сделано, глаз у меня
наметанный, дама останется довольна».
-Ну, молодец, - похлопал его Джованни по плечу. «Вот, - он оставил на прилавке золото, -
доставишь по этому адресу».
Когда они подошли к пристани на Темзе, мальчишки убежали вниз, а Элизабет, разморенная
весенним солнцем, уже дремала на руках у Марии.
Джованни вдруг посмотрел на нее и сказал: «Синьора Мария…»
-Можете просто, - Мария, - она улыбнулась и покраснела. «Вы же друг Питера».
-Спасибо, - улыбнулся ди Амальфи. «Я…, - он помолчал, - я хотел вам сказать кое-что. Вы
просто послушайте меня, ладно?».
-Хорошо, - она медленно погладила Элизабет по каштановым локонам. Та почмокала,
повертелась и заснула еще глубже.
-Сначала я хотел написать, - Джованни усмехнулся, - но…такие вещи лучше говорить».
Майкл с Ником шлепали по мелководью, вооруженные, какими-то палками.
-Я вас люблю, - сказал Джованни, глядя на сияющую гладь реки. Она, было, открыла рот, но
ди Амальфи мягко попросил:
-Дайте мне договорить, хорошо? Это…, - он помолчал, - довольно, нелегко. Я просто хотел,
чтобы вы знали, Мария. Если вы мне скажете, что больше не хотите меня видеть – так тому
и быть. Мне будет…, - он опять помолчал, - больно, но это ваше право. Вы, наверное,
думаете, что это безумие – я вас вижу второй раз в жизни…
Она стояла, укачивая спящую девочку, глядя на сыновей.
-Нет, - ответила она еле слышно, вспомнив, как в первый раз увидела Степана – там, в
передней старой усадьбы Клюге - увидела, и не смогла глаз от него отвести.
Она тогда тихо плакала в подушку, считая дни, не в силах подумать, что вот еще немного – и
он уйдет в море, а она так и не сможет, не посмеет ничего сказать.
-А если я скажу, что хочу? Видеть вас, – тихо произнесла Мария.
-Тогда я отвечу, - Джованни улыбнулся, - истинно, Господь благ ко мне, и нечего мне больше
желать.
-Мне надо подумать, - Мария помедлила. «Я напишу вам, хорошо?».
Он кивнул, не смея поверить тому, что, - может быть, - счастье так близко, совсем рядом.
-Любовь есть дар великий, - внезапно, нежно сказала она, целуя голову Элизабет, - нам ее
Господь посылает, и Его за это благодарить надо.
Проводив их, он зашел в собор Святого Павла и преклонил колени. Здесь было хорошо, -
просто и светло, и Джованни почувствовал покой. Покой и счастье, каких он не испытывал
уже давно, со времен своей жизни в Женеве.
-Спасибо, - шепнул он. «И вправду, имя Твое – добро».
Дети давно уже спали, а Маша все сидела, подперев голову рукой, глядя на сумрачный
туман, поднимавшийся над рекой. Было прохладно, с луга тянуло сыростью, и где-то в
камышах, вдали, кричала выпь.
Наверху, над домом, стремительно, шурша крыльями, пролетела сова – на охоту. Маша
зажгла свечу, и, потянувшись за своей Библией, раскрыла ее – на Десяти Заповедях.
«И ничего про любовь», - вдруг, горько, улыбнулась женщина. «Только о прелюбодеянии. Как
это Лютер толковал шестую заповедь: «Мы должны бояться и любить Бога так, чтобы в
мыслях, словах и делах быть чистыми и целомудренными, и чтобы каждый из нас любил и
почитал своего супруга».
Она вздохнула, вспомнив то, что совсем не хотелось вспоминать, и пролистала книгу
дальше.
«Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» – прочла она, и потянула к
себе перо с бумагой.
Маша долго смотрела на чистый лист, а потом, озлившись на себя, почти не думая, быстро
написала все то, что хотела сказать еще там, на берегу реки, и запечатала конверт.
Она стояла посреди комнаты, глядя на него, и Джованни вдруг подумал: «Господи, ну как
мне Тебя благодарить?»
-Счастье мое, - сказал он, опускаясь на колени. «Я так боялся, что ты не приедешь».
Мария положила маленькие, - как у ребенка, - руки, на его голову, и чуть погладила волосы.
«Как же я могла не приехать? Я ведь написала тебе» - вздохнула она.
-Я сидел и думал – вдруг не с кем было оставить детей, вдруг карета сломалась, вдруг еще
что-нибудь, - Джованни взял ее пальцы и стал целовать – один за другим. «Господи», -
сказал он, «у тебя руки, словно из жемчуга сделаны. Если б ты знала, какая ты красивая!»
Он прижался лицом к ее ладони, и она вдруг почувствовала что-то теплое.
-Ты плачешь? – недоверчиво спросила она, не понимая, как может плакать этот жесткий,
немногословный человек.
Он вдруг ощутил страшную, непреходящую боль и сказал:
-Мне ведь скоро надо уезжать, а это значит – расстаться с тобой. Я не могу, не могу даже
думать об этом. Я ведь там, - он махнул рукой на юг, - совсем один.
-Как ты живешь? – тихо спросила она, поднимая его.
Джованни сел в кресло и пристроил ее у себя на коленях. Он чуть не застонал вслух, ощутив