o 98f6fe69ff972b4b Пятицарствие Авесты

Иоанн очень подружился с ним, став

практически его партнёром в торговых делах.

Выслушав всё это, сикарий спросил, что слышно

об Иерусалиме.

10 8

— Голод, Марк! Страшный голод, — рассказывал управляющий. — Люди

пытаются найти пропитание за стенами города и попадают в руки осаждающих,

пойманных пытают и каждый день сотнями распинают на крестах под стенами. Но всё

же тем, кто побогаче, удаётся вырваться из города даже семьями, и я встречал

некоторых оттуда; но их мало, я думаю.

— Да... — угрюмо отвечал собеседник. — Это конец. То же самое я видел в Гамале.

— Но там же дети, Марк! Там Мариамма с внучатами. Я пытался в Тире узнать

что-нибудь о фарисее Иаире, но никто не знает ничего существенного.

— Нам надо только надеяться, что Иаир постарается спасти дочь и внуков. О

сыновьях и Иоанне надежду надо оставить: они воины и останутся там до конца.

— Я не могу понять, Марк, зачем ты ввязался в эту войну, втянул в неё сыновей?

Ведь здесь тихо, спокойно. В Ски- фополе хотя и римляне, но дела на плантациях под

твоим контролем.

— Ну, скажем, не под моим, — усмехнулся Марк.

— Неважно, — продолжал Иоанн. — Времена погромов можно было переждать где

угодно: в Тире ли, в Дамаске ли... Работники и без твоего участия восстановили

хозяйство в Скифополе. А какой оно приносит доход! Прости меня, Марк, но ты все

эти деньги тратишь на ненужную твоей семье войну.

— Оставим этот разговор, Иоанн. То же самое мне каждый день твердит Антония.

Расскажи-ка лучше, как твои дела, какие новости за морем?

— Ну, мои дела — это твои дела. Правда, скорее, дела Антонии, но всё хорошо,

Марк. Торговля с колониями, особенно на берегах понта Евксинского, процветает. К

сожалению, несколько досаждают пираты, но мы учимся обороняться, и у тебя

прибавилось несколько судов. В последнее время хуже стали идти дела с Римом из-за

беспорядков, там происходящих, но доходят слухи, что Веспасиан уже утихомирил

столицу.

— Значит, Веспасиан в Риме? — задумчиво произнёс Марк.

— Да, армия его поддерживает, поддерживают и простолюдины: он привёз им хлеб

из Египта.

— А что противники?

— Их уже нет в живых.

Собеседник молчал, думая о том, что если положение Веспасиана прочное, то

раздор в империи закончился; а при таком положении дел, когда большая часть

римских легионов находится в Иудее и при необходимости может быть увеличена без

ущерба безопасности Рима, надеяться на серьёзную поддержку восстания парфянами

не приходиться — воевать придётся только самим.

— Ходят слухи, что Нерон жив и скрывается где-то на островах?

— На Китносе объявился какой-то самозванец. Никто, правда, из высшего сословия

не верит, что он Нерон, хотя среди простолюдья о нём много говорят: одни боятся его,

другие надеются на лучшее с его приходом к власти.

— Послушай, Иоанн! Меня беспокоит вот что... Моя дочь и кое-кто из слуг связаны

с общиной христиан, бежавшей из Иерусалима.

— Я знаю, Марк. Мне кое-что поручили передать для них.

Марк удивлённо взглянул на собеседника.

— Неужели и ты христианин? Ты, кто знает их историю?!

— Нет, конечно же... Но... Скажем так: я не против их идей.

Марк молчал: Иоанн, которого он считал почти сторонником зилотов, как

оказалось, поддерживает сектантов от иудаизма, исповедующих идеологию,

придуманную рабами.

— Ты знаешь, — продолжил управляющий, — я много думал над тем, что

происходило и сейчас происходит на этом свете. Мы много говорили с тобой о

122

справедливости, о равенстве. Но если всё это недостижимо здесь, в этой жизни, то где-

то же это должно осуществиться. И христиане знают где: для тех, кто праведен и

верует, — в царстве божьем.

— А почему ты думаешь, что это недостижимо здесь?

— Рим непобедим. Все восстания в империи подавлены. Спартак разгромлен. Даже

если бы он и победил, то и тогда ничего бы не изменилось. Раб и господин, даже если

бы поменялись местами, никуда бы не исчезли. Никому нет дела до несчастий другого,

каждый заботится только о себе, о своей выгоде, о своём благополучии.

— Ну а как же зилоты, сикарии?

— Ты лучше меня знаешь, что кананиты — это сугубо иудейское движение, и если

они добиваются равенства, справедливости и свободы, то только для своего народа,

считая его избранным Иеговой. Иудей будет господином для язычника, тогда как

христианское учение даёт надеяеду всем верующим в него. Оно говорит: «И последние

будут первыми».

— Ну а как же я, мои сыновья, зять? Ты знаешь, сколько среди зилотов сирийцев,

греков, арабов? Я атеист, мне наплевать на соображения религии, как и им. Мне, как и

им, близки идеи свободы, проповедуемые движением, поэтому мы в нём участвуем,

добиваясь их утверждения, распространения.

— Ваша война обречена, Марк, прости. Однако ты прав в одном: идеи равенства,

настоящей свободы были всегда и, очевидно, всегда будут существовать, как всегда

были и будут люди, их поддерживающие. Если бы я не знал вашу семью, зилотов, то,

несомненно, был бы христианином. Иисус сделал Моисеев закон более человечным,

приемлемым для всех, кто захочет жить по нему. Но — и это главное — если раньше

было сказано: «Люби ближнего своего и ненавидь врага твоего», то он сказал: «Любите