o 98f6fe69ff972b4b Пятицарствие Авесты

поднялся на ноги, готовый к бою, но увидел лишь убегавшего за поворот легионера да

окровавленного Михаила, склонившегося над Никанором и пытавшегося привести того

в чувство.

Разорвав кое-что из своей одежды, они перевязали раны друг другу и Никанору, так

и не пришедшему в сознание, а затем, поймав лошадей, с трудом втащили его на одну

из них, привязав к седлу, взобрались на коней сами и направились к Иордану, минуя

поле боя, трупы и тела живых, но искалеченных легионеров, покорно жавшихся к

скалам ущелья. Теперь можно было не опасаться погони — они будут уже в Пелле,

когда известие о случившемся достигнет Скифополя, а расквартированный там

гарнизон вряд ли в состоянии выделить ещё один такой же отряд.

Был полдень, когда они подъехали к Иордану. Находясь в полузабытьи от большой

потери крови, Марк временами терял сознание, рискуя упасть с коня; в подобном

состоянии находился и Михаил, за которым следовал конь с Никанором, привязанным

к седлу, неподвижным и безмолвным. Очнувшись от брызг и фырканья, сикарий

увидел, что их лошади жадно пьют из реки. Ему самому невыносимо хотелось пить,

окунуться в освежающую струю, однако об этом нечего было и думать: самостоятельно

он не смог бы опять взобраться на лошадь, а рассчитывать на помощь не приходилось.

Понукая коня в глубину, склоняясь ему на шею, прижимаясь к ней грудью, он

дотянулся до воды и, зачерпывая её ладонью, лихорадочно стал пить, а с трудом

10 8

напившись, умылся кое-как и выбрался на противоположный берег, где остановился,

ожидая Михаила, пытавшегося привести в чувство Никанора и напоить его. Очевидно,

тот всё же бессознательно пил из ладоней друга, потому что было видно, как Михаил

подносил и подносил воду к его лицу. Наконец они переправились через реку,

продолжая путь в сторону плоскогорья, где дорога пошла на подъём и ехать стало

труднее; снова мучила жажда, снова мутилось сознание и темнело в глазах, а

промокшие насквозь повязки сочились кровью, и не было возможности их заменить.

Чувствуя, что может окончательно потерять сознание, сикарий склонился на шею коня,

вцепившись здоровой рукой в его гриву, и тем словно выпустил тело из-под своего

контроля, провалившись в небытиё.

Очнулся он от резкой боли и почувствовал, что кто-то умывает его; облизал губы,

узнавая вкус разбавленного уксуса, а открыв глаза, увидел склонившуюся над ним

Антонию, рядом с которой стояли Пётр и один из вольноотпущенников,

сопровождавших семью из Иерусалима в Пеллу. Обмывая его раны и вновь

перевязывая их, они и привели его в сознание причинённой болью. Марк попросил

пить, Антония поднесла кубок к губам Марка, придерживая рукой его голову, а он,

почувствовав вкус уксуса, отстранился и взглянул на Петра. Тот вышел, вернувшись

вскоре с кувшином вина, которым сикарий и утолил жажду, сняв вместе с тем

несколько и боль в раненом теле. Узнав, что Михаил и Никанор в доме и что о них

позаботились, он закрыл глаза, чувствуя, как подступающая вялость и тошнота снова

туманят сознание, отдаляя от тихого плача прижавшейся к нему Антонии.

Неизвестно, сколько времени Марк находился без сознания, но, очнувшись, не

терял связь событий и из слов родных понял, что их привезли в Пеллу товарищи по

делегации, прикрываемые ими в ущелье. Проскакав некоторое время по дороге назад,

они укрылись в распадке меж гор и позднее, не обнаружив погони, осторожно

вернулись обратно. Увидев на месте боя десяток трупов и несколько умирающих и не

найдя своих товарищей, поняли, что могут не опасаться засады, и спешно направились

в Пеллу. На дороге, за рекой, они догнали сикариев; из них лишь Михаил был в

сознании, а Марк, казалось, в любой момент мог упасть на дорогу; после нескольких

попыток изменить его положение на лошади от этой затеи отказались и лишь

подстраховывали его до самого дома. Отдав сикариев заботам родных Марка,

несколько отдохнув и запасшись провизией, делегаты в тот же день отправились в путь,

не решившись задержаться дольше, как планировалось ранее.

Ранения были серьёзнее, чем мог предполагать Марк. Приходя в сознание, он

постоянно видел около себя кого- нибудь из близких — то Антонию или Елену, то

Петра или Тиграна — и знал, что за Михаилом и Никанором ухаживают так же

заботливо. Шли дни, здоровье постепенно крепло: он уже не терял сознание, около

него уже не дежурили круглые сутки родные и близкие, всё чаще навещали внуки, а

вскоре и Михаил, уже вставший с постели и достаточно окрепший. Никанор, хотя и

слабый ещё из-за серьёзного ранения, всё же был близок к выздоровлению. Они уже

знали, что Иерусалим находится в осаде, что начало боевых действий не избавило

осаждённых от внутренних раздоров, а городу грозит голод.

Прошёл еврейский праздник опресноков, окрепшие Михаил и Никанор всё чаще

заводили разговор о возвращении в Иерусалим или, в крайнем случае, в Мосаду; а

раздраженный своей беспомощностью Марк, превозмогая себя, несмотря на

головокружение и приливы слабости, начал подниматься с постели, пытаясь

физической активностью помочь выздоровлению. Раны на бедре и плече уже почти

зажили, поджила рана и на лопатке; попытка же объяснить собственную слабость