О бедной сиротке замолвите слово

Грязная тряпка одеяла стыдливо прикрывает ночной горшок. А в полу дыра имеется, полагаю, для канализации… как-то вот… неуютненько. И груда костей у дыры не добавляет душевного спокойствия. Череп темный, вони не слышно, значит, или лежат эти кости давненько, или вообще куплены антуражу ради в местном магазине полезных товаров.

Ладно.

Потом посмотрим.

Я огляделась.

Айзек без сознания. Шею вывернул, рот приоткрыл, слюну на грязный пол пускает. Рай… сидит, сдавив голову руками, да покачивается. Малкольм, белый, к стене прислонился, глаза закрыл, но живой, что уже достижение, как понимаю.

Мелисса же…

А где сестрица моя разлюбезная? Сгинула по пути? Или… сгинули?

– Эй, – я развернулась. – Ты где, блаженная?!

Эхо прокатилось по коридору.

Я подошла и попыталась выглянуть, но коридор был темен, да и решетка, хоть и покрылась толстым слоем ржавчины, держалась крепко. Прутья стояли часто, голову сквозь них не просунешь.

Зато эхо разгулялось, разговорилось на разные лады, будто друг с другом перекрикиваясь.

Блаженная?

Блаженная… еще какая… блаженный от слова «благо»? Или это я опять не угадала? С языком сложно, а вот…

Шорох.

Крыса? Крыс я не то чтобы побаиваюсь, скорее разумно опасаюсь. Крысы, они порой поопасней льва будут, особенно если много…

Так, успокоиться.

Никто не нападет сразу. Крысы для этого слишком осторожны, за что честь им и хвала. Сперва разведчиков пошлют, потом…

Потом мы выберемся.

Даром, что ли, под боком у меня целых три могучих мага.

Смех.

Далекий такой. И болезненный. Болит голова. Раскалывается просто-напросто, будто спицу сунули, и вообще… дышать надо.

Глубже.

И выдохи на счет. И что там про йогу говорили… йога – это модно, как пилатес и еще какая-то оздоровительная хрень, на которую у меня не было ни денег, ни времени… денег сейчас довольно, времени, похоже, тоже хватит, если из камеры не выберемся. Самое время учиться дышать правильно.

Смех пробирал до костей.

И кости бы перебрал, если б смог. А он может? Он? Может, он нечеловеческой природы?

Шаги.

Звонко цокают каблучки по камню. Плывет в темноте круг-светляк, за которым вырисовывается темный силуэт. Надо же, не провалилась в бездну, видать, я плохо пожелала… надо будет конкретизировать, так сказать.

– Живы? – не скрывая разочарования, поинтересовалась Мелисса.

– А ты на что надеялась? – я оперлась на решетку, которая скрипнула, но вес тела моего выдержала.

– Мало ли… придется самой, а я не слишком люблю марать руки.

И потому перчаточки надела. Понимаю. Разумная предосторожность…

– Шла бы ты…

– Пойду, а вы тут останетесь. Не страшно?

Я пожала плечами. Страшно? Страшно было ныкаться по кустам от пьяной гопоты, которая громко рассказывала, что со мною сделают, если найдут. Или вот мамашку после первого передоза откачивать. Тогда я еще не знала про передоз и думала… ай, не важно.

Или смотреть, как бабушка умирает.

Или…

Я знаю, что такое страх, когда руки леденеют, а ноги отнимаются, когда из всех мыслей в голове остается одно – это не может произойти со мной. Только не со мной…

– Думаешь, откроют? – сестрица ткнула пальцем в решетку. – Брось… это место строили, чтобы держать магов. Поэтому…

Оставь надежду всяк сюда входящий.

Понимаю.

– И давно?

– Что?

– Строили давно? – я потрясла увесистый замок, который выглядел весьма древним.

– Лет триста тому…

Что ж, тогда есть шанс обойтись без магии, только сестрице об этом знать не следует.

– И что, ты решила держать нас здесь и дальше? – я вытерла руки о брюки, все равно им хуже не станет, а ржавчина была… жирной.

Неприятной.

– Почему ты думаешь, что я отвечу?

Потому что тебе страсть до чего хочется поговорить. Выплеснуть на меня всю свою ненависть, а заодно обиды, а потом, когда я проникнусь – что вряд ли, но не стоит разочаровывать человека, – рассказать и о великом плане. Возвыситься, так сказать, интеллектом над нами убогими.

– Почему бы и нет… ты же зачем-то пришла.

– Мне надо подождать.

– Чего?

Мелисса прижала палец к губам и отступила. Шаг. И еще шаг. Тьма становится плотнее, она проглатывает сестрицу, и даже фонарь в ее руке растворяется, хотя и не сразу.

Да уж… антуражи способствуют.

Я обернулась.

Айзек, кажется, пришел в себя. И Рай ожил… вот как бы понять, в своем он уме или еще не слишком?

– Мы все умрем, – Айзек встал на четвереньки.

– Еще скажи, что в страшных мучениях…

– Возможно, – не стал спорить он, поднимаясь на колени. И встал. Прислушался к себе. – Магия не действует… так и должно быть.

– Только твоя не действует или в принципе? – на всякий случай уточнила я. И к Малкольму подошла, уж больно бледным он гляделся. Ничего. Пульс ровный. Дыхание тоже… а дар мой ничего, жив, во всяком случае, я вполне вижу его.

И вязкую черную пакость, которая разносится по крови.

К вечеру станет хуже.

Если мы до вечера вообще дотянем.

– В принципе.

Рай со стоном поднялся и спросил:

– Где мы?

– Во дворце, – ответил Айзек. Решетку он потряс, чем вызвал новый приступ потустороннего смеха, от которого меня едва наизнанку не вывернуло.

Во дворце, стало быть. Как-то вот… иначе я себе дворцы представляла. Золото там, статуи… зеркала, белый мрамор, блеск и сияние. А тут…