О благодеяниях

[1] Авгур Лентул[60]

, слывший примером колоссальнейшего богатства – до тех пор, пока вольноотпущенники не сделали его бедняком (он видел 4000 своих собственных сестерций: я говорю в собственном смысле, ибо не более как только «видел»), – был человеком столь же скудоумным, сколько малодушным. Будучи в высшей степени скуп, Лентул, однако, скорее тратил деньги, чем слова: такова была у него скудость речи. [2] Хотя всем своим богатством этот человек был обязан Августу, которому (от себя) принес одну бедность, обремененную тяжестью знатного имени, тем не менее, занимая уже по своему богатству и расположению, каким пользовался, первенствующее положение в государстве, он время от времени обыкновенно жаловался на Августа, говоря, что его отвлекли от занятий и не дали того, сколько он потерял, оставив красноречие. А между тем божественный Август между прочими благами доставил ему и то, что избавил его от насмешек и напрасного труда. [3] Алчность никому не позволяет быть благодарным, так как для нескромных надежд никогда не бывает достаточно того, что предлагается. Мы тем большего желаем, чем более нам досталось, и алчность человека, находящегося среди огромной массы богатств, становится еще более ненасытной, подобно тому как сила пламени бесконечно увеличивается, когда сильнее бывает пожар, от которого оно поднимается. [4] Равным образом и честолюбие никому не позволяет успокоиться на той степени почестей, которая некогда была дерзкой мечтой. Никто не довольствуется назначением в трибуны, но жалуется, что его до сих пор еще не возводят в звание претора. Но и это достоинство не удовлетворяет, если не дают консульства. Да и консульство не может успокоить, коль скоро в эту должность избирали только один раз. Страсть (человека) стремится все далее, не сознавая своего блага, потому что обращает внимание не на то, откуда получила начало, но на то, где цель ее стремления. Сильнее и могущественнее всех этих пороков зависть, которая беспокоит нас при каждом сравнении (себя с другими).

Глава 28

[1] «Мне сделано благодеяние, но вон такому-то сделано более, а такому-то скорее». Зависть, далее, не оправдывает никого: в ущерб другим она действует исключительно в свою пользу. Насколько проще, насколько благоразумнее возвышать достоинство полученного благодеяния и знать, что никого так не ценят другие, как мы. [2] «Я должен был получить более, но для него нелегко было более дать: ему надобно было разделить свои щедроты между многими. Это лишь начало; будем питать к нему добрые чувства и своей признательностью вызовем его на новые благодеяния. Он сделал мало, но будет делать чаще. Он предпочел мне этого человека, но зато и меня предпочел многим. Тот не равен мне ни по достоинствам, ни по заслугам, но на его стороне было счастье. Благодаря жалобам я не сделаюсь достойным больших даров, но окажусь недостойным и того, что дано. Этим презреннейшим людям дано более, но что за важность! Ведь Фортуна так редко руководится разумным соображением!» Мы ежедневно жалуемся на то, что злые люди счастливы. [3] Часто град, миновав нивы какого-нибудь весьма дурного человека, побивает посевы достойнейших людей. Каждому свой жребий как во всем прочем, так и в дружбе! [4] Нет столь полного благодеяния, которого не могла бы унизить злоба и нет столь ничтожного, которое не возвысилось бы в своем достоинстве благодаря истолкованию его в лучшую сторону. Никогда не будет недостатка в причинах для жалоб, если будем рассматривать благодеяния с их слабейшей стороны.

Глава 29[61]