О чае, о кофе, о любви...(СИ)

И пальцы Егора вновь начинают очерчивать и чуть продавливать позвонки, смещаясь к пояснице. Замедляясь с каждым спускающимся вниз позвонком, ближе к копчику нажим становится сильнее, а движение – совсем тягуче медленным. Мне жутко хочется, прогнувшись в пояснице, приподняться на коленках, уткнуться лицом в подушку и получить дозу привычной мне ласки. Но пальцы Егора вновь убегают к загривку и вновь начинают оттуда свой мучительно-желанный путь вниз, выматывая меня нарастающим желанием. Мой позвоночник выгибается в непроизвольной волне, подчиняясь этой ласке. Пальцы вновь добираются до крестца. Забывшись, я встаю на колени, прижимаясь к кровати грудью. Встаю и застываю… понимая полную недвусмысленность моей позы. Рука Егора замирает, и я замираю под ней. Боже… как мне хочется… хочется. Егор сжимает мои ягодицы, непроизвольный глухой стон вырывается из меня, и я прогибаюсь еще сильнее, сдаваясь своей похоти в плен. Движения Егора перестают быть легкими и изучающими, они становятся грубовато-напористыми, вызывая в моем теле еще большее желание.

– Прошу, Егор, пожалуйста… – теперь, видимо, моя очередь его умолять.

Его пальцы касаются колечка ануса, и я подаюсь назад, желая почувствовать ту самую острую моментальную боль удовольствия. Но теперь он томит меня, и сочетание грубой ласки, которая достается моим ягодицам и бедрам, и нежного трепета, с которым его пальцы дразнят анус, сводит с ума. Я уже просто хриплю, бессовестно прижимаюсь и трусь, скатившись к самой кромке животных инстинктов. Егор отстраняется, вызывая во мне рык неудовольствия, я оглядываюсь, вижу, как он трясущимися руками надрывает серебристую упаковку презерватива, и застываю. Не могу разорвать наш зрительный контакт. Не могу, понимая, что вот так, глаза в глаза, это гораздо интимнее самого акта проникновения. Это глубже. Егор, словно чувствуя это, переворачивает меня на спину, разводит мои ноги и, не разрывая взгляда, устраивается между ними.

– Только не закрывай глаза! – прошу я его. – Смотри на меня!

И он смотрит. Он проникает в меня не только физически, но где-то совсем на другом уровне. Меня колотит, я оплетаю ногами его талию и, выгибаясь сам, стремлюсь навстречу, невольно уменьшая амплитуду. Наши движения больше похожи на волны. Губы Егора дрожат, по лицу шквально бегут эмоции. И он, наклоняясь, впивается поцелуем в мои губы. В моей голове лопается последняя ниточка, связывающая меня с этим миром, и я разрываюсь на сотню светящихся шаров, разлетаюсь огромным ярким морем удовольствия.

Позже я чувствую, как к дрожи моего тела примешиваются вибрации Егора, как затихают его движения и он, плотно прижав меня к себе, замирает. Я обнимаю Егора, который, глубоко вдыхая и чуть со стоном выдыхая воздух, носом трется о мою шею. Он жарко шепчет:

– Как хорошо.

Я перебираю его чуть влажные волосы и не хочу больше ничего. Только чувствовать тяжесть его расслабленного тела. Вдыхать его аромат и знать, что ему хорошо со мной.

========== Знаки препинания ==========

Утро прокрадывается серой кошкой в квартиру, перекрашивая стены из серого в розовый, затем снова в размыто-серый и, наконец, добавляя золота дня в свои оттенки. Я, затаившись, млею рядом с умиротворенно спящим Егором. Не хочется его будить. Хочется бесконечно растянуть эти минуты. Не хочется начинать новый день с вопросов, хочется поставить обманчивое многоточие. Но ресницы Егора вздрагивают, и он рывком поднимается, резко оборачиваясь ко мне. Обводит комнату взглядом и застывает. Я всем нутром чувствую его внутренний переполох. И тоже застываю. Можно, конечно, пошутить, попытаться развеять все это легкостью, смазать угловатость и неудобство ситуации. Но это означает преуменьшить значимость всего случившегося. Нет, нельзя путать и камуфлировать в слова произошедшее этой ночью. Мне нужна правда.

– Не поможешь мне, да? – понимает Егор.

И я, поражаясь в очередной раз его чуткости, согласно вздыхаю:

– Не помогу.

– А время пережить и подумать дашь?

– Конечно.

– И даже кофе предложишь?

– Кофе так кофе, – соглашаюсь я и выбираюсь из постели.

Надо, наверное, спрятать следы ночной любви, ярко горящие на моем теле, укрыться стыдливо от бесповоротно обнажающего утра. Но я, сжав зубы, неторопливо одеваюсь. Было. Все это было.

Иду на кухню, достаю джезву. И мне хочется смягчить дерзкий вкус горьковатой нежностью, переполняющей мою душу. Несколько ложек кофе, молоко и палочка ванили. Смотрю на поднимающуюся пенку и убираю джезву с плиты, не давая напитку вхолостую отдать свой аромат. Главное не передержать… не передержать… Не испортить чудесное утро своими кипящими эмоциями. Оставить, сохранить, не расплескать.