О чае, о кофе, о любви...(СИ)

Господи… Господи… Как скальпелем резанули по самому нутру, и вот стою с кишками наружу и молю… Хоть бы добр… Хоть бы добр… Взгляд цепляется за окурки с ореолом раскисшего табака, грязный утоптанный снег, фантики от конфет и использованные бахилы, которые ветер гоняет по больничному двору. Вот такой вот антураж для переломного момента… Вот такой вот антураж для главных минут в жизни.

Молчание.

Молчание.

Молчание.

И я не знаю, чего боюсь больше – этого затянувшегося молчания или ответа.

Егор неторопливо раскуривает сигарету.

– Жень, ты не имеешь права, – его голос уставший и почти бесцветный. – Не имеешь права взять и вылить на меня это все. Не имеешь права все это мне рассказывать. Я же тоже живой. И совесть у меня не мертвая. Я же потом буду жить с ощущением, что переломал чью-то душу. Ты знаешь, какой это камень?

Я выдыхаю и утыкаюсь ему в плечо.

Запах табака, смешанный с лекарственным, и сквозь это пробивается знакомый и теплый «домашний» аромат Егора. Я дышу…дышу этим словно наркозом, который, вымораживая душу, сводит боль на нет.

Добр… Сознательно добр. Спасибо… Что ему стоило убить одним едким словом… Даже не словом, равнодушием?

Говорить больше не нужно. Зачем? Я дал свое согласие на операцию, и Егор хирургически точно вычленяет себя из моей жизни.

– Скажи, зачем? Я не верю, что ты это от баловства все затеял. От любопытства.

– Хм… Какие, Жек, у нас с тобой серьезные разговоры всегда получаются. Баловство тут ни при чем. Нужно было. Потом расскажу… когда-нибудь. Когда вот этот разговор перестанет быть одним из самых главных.

– Надеюсь, твоя цель весомая.

– Весомая, Жек. И ты мне не даром дался. Мне еще думать и думать над всем этим.

Егор отстраняется и тушит окурок.

– Работа не ждет, Жек, у меня мамочки и новые жизни. Это, поверь, очень отрезвляет.

Я киваю и делаю вид, что тоже ухожу. Завернув за угол больницы, тяжело приваливаюсь к стене здания. В голове какая-то мешанина и ощущение нереальности происходящего…

– Нужно бежать со всех ног, чтобы оставаться на месте. А чтобы куда-то попасть – нужно бежать еще быстрее, – цитирую я Алису, нервно улыбаясь.

Вот и у меня есть свой Безумный шляпник, пусть и работающий акушером.

Время пить чай?

========== Маленькие трагедии. Акт второй ==========

– Добрый день, Евгений. Не могли бы вы подъехать в банк по поводу вашей квартиры? Возникли некоторые недоразумения…

– Конечно. Когда?

Я не удивлен. Ни грамма.

Сидя в неудобном кресле перед доброжелательной девушкой в фирменном галстуке банка, я выслушиваю ее извиняющийся щебет.

– Мы вынуждены временно заблокировать ваши счета до полной проверки документов займа на покупку квартиры. Понимаете, возникли некоторые сомнения в их подлинности после внеплановой проверки….

Конечно, внепланово-неожиданно… Я, тяжело вздохнув, киваю девушке. Понимаю… конечно, понимаю. И она тоже понимает, что кто-то, пользуясь рычагом давления, просто временно отсекает меня от моих же денег. Значит, нужно ждать чего-то такого, что потребует значительных денежных влияний. Чувствую себя человеком, пытающимся заткнуть прорвавшуюся плотину. Куда бежать, что затыкать?

Выбравшись из здания банка, плетусь в кофейню. Неприятности должны случиться именно там. Я же не дурак, до такого элементарного расклада чужой игры я и сам додумался.

А в кофейне резонансом всей этой белиберде царит уютное спокойствие. Тяжело и вальяжно плывет аромат кофе и свежей выпечки. Посетители по-домашнему неторопливы, слышится быстрый говорок вперемешку с шуршанием пакетов. Я стягиваю тесемки фартука на талии и вытаскиваю бамбуковый ящик со старой керамикой. Выбираю столик у окон и начинаю медитативный процесс чайной церемонии. Мало кто знает, что перед любым большим делом, после любого события принято пить чай. Педантично и несуетливо, откинув все земное, растворяясь в этих неторопливых движениях.

Шум в кофейне постепенно стихает, повинуясь древнему ритму успокоения. За стол тихой мудрой кошкой проскальзывает Мартин. Прикрыв глаза, он вдыхает едва заметный аромат чая. Следом за ним с краю виновато и кособоко примащивается Гамлет. Мои руки оглаживают дешевенькую коричневую поверхность чайника, греют в ладонях маленькие пиалушки. Ложечки, потемневшие от времени, загадочно мерцают на мягком коричневом шелке. Суета сует…. Я с поклоном передаю чашечки Мартину и Гамлету. И лишь после первого глотка Мартин нарушает тишину:

– Все так плохо?

– Почему же плохо?..

Звон лопающегося стекла и разлетевшихся осколков прерывает мой философский настрой. Я с изумлением, словно в замедленной съемке, оборачиваюсь и вижу, как витражное стекло прекрасным острым искрящимся водопадом обрушивается на пол кофейни. Одно. Второе. Третье. В кофейне поднимается гул с пробивающимися нотками истерики, в меня впивается горячий шарик боли, заставляя скорчиться на осколках.