Исполнение одной из ролей он осудил строго до жестокости. Трудно было предположить ее в человеке такой исключительной мягкости. А. П. требовал, чтобы роль была отобрана немедленно. Не принимал никаких извинений и грозил запретить дальнейшую постановку пьесы. «Для меня центром явился Горький, который сразу захватил меня своим обаянием. В его необыкновенной фигуре, лице, выговоре на о, необыкновенной жестикуляции, показывании кулака в минуты экстаза, в свет-лой, детской улыбке, в каком-то временами трагически проникновенном лице, в смешной или сильной, красочной, образной речи сквозили какая-то душевная мягкость и грация, и, несмотря на его сутулую фигуру, в ней была своеобразная пластика и внешняя красота. Я часто ловил себя на том, что л ю-буюсь его жестом или позой». (Подчеркнуто мною. И. Б.). Да, Станиславский был очень глуп.
396
…«раскрытое окно, с веткой белых цветущих вишен, влезающих из сада в комнату». Подчеркнуто мною. И. Б.
«Спектакль налаживался трудно - и не удивительно: пьеса трудная. Ее прелесть в неуловимом, глубоко скрытом аромате. Чтобы почувствовать его, надо как бы вскрыть почку цветка и заставить распуститься его. лепестки. Но это должно произойти само собой, без насилия, иначе сомнешь нежный цветок, и он завянет».
будет начинаться так: «Как чудесно, как тихо! Не слышно ни птиц, ни собак, ни кукушек, ни совы, ни соловья, ни часов, ни колокольчиков и ни одного сверчка. Конечно, камень бросался в мой огород»
«Вишневый сад»
- тяжелая драма русской жизни». он считал ее комедией и уверял, что Алексеев Немирович не дочитали этой пьесы до конца…
«В первый раз с тех пор, как мы играли Чехова » приводит в своей книге Ермилов отрывок из воспоминаний Станиславского, - премьера его пьесы («Вишневый сад») совпала с пребыванием его в Москве
…при том же первое представление совпало с днем именин Антона Павловича - 17 января 1904 года».
…«надо было подумать и о самом чествовании и о подношениях Антону Павловичу. Трудный вопрос. объездил все антикварные лавки, надеясь там набрести на что-нибудь, но, кроме великолепной шитой музейной материи, мне ничего не попалось. За неимением лучшего пришлось украсить ею венок и подать его в таком виде… - Послушайте, ведь же чудесная вещь, она ж е должна быть в музее, - попрекал он меня после юбилея.
И все другие подарки, поднесенные Чехову, не удовлетворили его, а некоторые так даже рассердили своей банальностью,
Нельзя же, послушайте, подносить писателю серебряное перо и старинную чернильницу. что же нужно подносить? Клистирную трубку. Я ж е доктор, послушайте. Или носки. Я ж е в рваных носках хожу. «Послушай, дуся, - говорю я ей, - у меня палец на правой ноге вылезает». - «Носи на левой ноге», говорит. же не могу так! - шутил Антон Павлович и снова за^ катывается веселым смехом».
Думаю, что это дурацкая и гадкая выдумка чья-то ужели Станиславского?
«Еще менее мне понятно, почему Чехов считается устаревшим для нашего времени и почему существует
398
мнение, что он не мог бы понять революции и новой жизни, ею созданной?
Было бы, конечно, смешно отрицать, что эпоха Чехова чрезвычайно далека по своим настроениям от нынешнего времени и новых воспитанных революцией о поколении».
«Тогда среди удушливого застоя в воздухе, не было почвы для революционного подъема. Лишь где-то под землей, в подпольях, готовили и накапливали силы для грозных ударов. Работа передовых людей заключалась только в том, чтобы подготавливать общественное настроение, внушать новые идеи, разъясняя несостоятельность старой жизни. И Чехов был заодно с теми, кто совершал эту подготовительную работу».
«Время шло. Вечно стремящийся вперед Чехов не мог стоять на месте. Напротив он эволюционировал с жизнью и веком».
«По мере того как сгущалась атмосфера, и дело приближалось к революции, он становился все более решительным». к
«В художественной литературе конца прошлого и начала нынешнего века он один из первых почувствовал неизбежность революции, когда она была лишь в зародыше, и общество продолжало купаться в излишествах». Ион!!
**
«Человек, который задолго предчувствовал многое из того, что теперь совершалось, сумел бы теперь принять все предсказанное им».
Станиславский не посмел не написать этих последних двух страниц! В л. И. Немирович-Данченко. «Чехов».
«Передо мной три портрета Чехова, каждый выхвачен из куска его жизни». (! И. Б.) Подчеркнуто мною. Ив. Б.
…«вождь тогдашней молодежи Михайловский не перестает подчеркивать, что Чехов писатель безидей-ный, и это влияет, как-то задерживает громкое и единодушное признание». между тем Лев Толстой говорит: «Вот писатель, о котором и поговорить приятно»
«А старик Григорович идет еще дальше. Когда при нем начали сравнивать с Чеховым одного мало даровитого, но очень «идейного» писателя, Григорович сказал: