О чем молчит ласточка

– Сядь на кресло, – велел тот, – чтобы ничего не отвлекало. И внимательно слушай.

Володя взял его руку и потянул обратно на диван.

– Пожалуйста, не надо. Ну сжалься надо мной, дураком. Я лучше усваиваю информацию, когда учитель рядом.

Юра нахмурился, но уступил и лег.

– Говори, я слушаю очень внимательно, – уверенно сказал Володя.

– Сначала судьба грозная. – Юра продолжил с явной неохотой. – Человек боится ее, ситуация кажется безвыходной, но у Бетховена выход есть всегда. Симфония начинается в миноре, а в конце звучит почти так, как в начале, но в мажоре. Таким образом показано движение от мрака к свету.

Володя лежал, изо всех сил пытался слушать Юру и «читать» симфонию, но от жара обнаженного тела рядом уже плавился бок, а случайные прикосновения отвлекали. По Юриному воодушевленному и сосредоточенному лицу было ясно – он касается опасных точек случайно.

Володя размышлял, когда уже тот позволит приласкать себя. Все-таки они взрослые люди с потребностями, а Юра, сам того не замечая, еще и провоцировал, будто лежал не с живым человеком, а плюшевой игрушкой.

«Сейчас уже можно? Нет?» – сомневался Володя. Жалел, что до этого не слушал Пятую симфонию и не знал, когда там станет неинтересно – если для Юры вообще существовало что-то неинтересное в музыке. И Володя не рисковал, усиленно думал.

– Да, я слышу, – вскоре подал он голос. – А эта часть игровая? Да, точно. Мы сейчас находимся в игровой части!

– Правильно, – кивнул Юра, довольно улыбаясь.

– В контексте революции это, наверное, битва. А следующая, ты говорил, это…

Вдруг Володя ощутил на себе слишком пристальный взгляд. А когда заметил закушенную губу, все мысли из головы вылетели. Музыка ушла на второй план даже для Юры. Что бы тот ни говорил, но в их последний день чужим симфониям была отведена роль всего лишь сопровождения.

Остаток дня они провели, ютясь на узком диване. Володя предлагал перебраться в спальню, но Юра отказался – там не на чем слушать музыку. Пришлось уступить.

Из кабинета они вышли лишь для того, чтобы поужинать.

– А зачем ты держишь плед с подушкой в кабинете? – спросил Володя, жуя бутерброд и кутаясь в тот самый плед. Юра тем временем ловко – в халате ему было удобнее, чем Володе, – откупоривал ром.

– Потому что по графику у меня тихий час с шести до семи вечера.

– Кстати, а расскажи подробнее про свой график, а я запишу.

Юра ухмыльнулся:

– Прямо запишешь?

– Ну да. – Володя достал блокнот. – Мне ведь важно знать, когда тебе удобно общаться, а когда тебя лучше не отвлекать. Да и вообще…

До поздней ночи они дарили друг другу ласку, слушали музыку и пили ром. Володя надеялся, что расслабиться и не зацикливаться на предстоящем расставании ему поможет алкоголь, но вышло наоборот – и без того тяжелые мысли стали еще хуже.

«Ведь невозможно же влюбиться во второй раз в одного и того же человека?» – порядком опьянев, думал он.

Даже в теории такого быть не могло, но с ними случилось. И раз невозможное произошло, объяснение только одно: они – животные, и никакой святой природы в их чувствах нет, есть только первобытное, дикое. Гормоны и феромоны. Это так примитивно, но Володю действительно будоражил Юрин запах. Ни о каком бессмертии души или судьбе в таком случае не шло и речи. Хотя бы потому, что если есть душа и судьба, значит, существует и Бог, но тогда они грешники и должны гореть в аду. Но они горели скорее в райском пламени, чем в адском.

Только огонь больше не согревал, а обжигал. Ведь сколько ни обнимай, ни целуй, ни говори, сколько ни копи воспоминания, все мало – они не перевесят предстоящей тоски, они уже не перевешивают ее. Уже страшно, уже плохо, уже тоскливо. От осознания, что эти часы последние, сжималось сердце, а в груди разверзалась пропасть. Подобно черной дыре, она засасывала в себя недавно обретенную радость и тут же уничтожала ее.

И вдруг в голову закралась крамольная мысль: быстрее бы настало утро.

И утро настало. Володя проснулся по будильнику, краем глаза заметил, что Юра, лежа рядом, даже не шелохнулся, будто не услышал его звон. Он молча уставился в одну точку.

– Что с тобой? – спросил Володя, обнимая.

– Надо вставать, – прошептал Юра.

– Ну чего ты? Не грусти. Мы ведь все сможем, правда? Это уже не пустое обещание прийти через десять лет под иву, а реальный план действий, так ведь?

– Я не хочу становиться воспоминанием, – одними губами произнес тот. – Не снова.

– Все зависит только от нас, – уверенно заявил Володя, хотя от слов Юры сердце заболело с такой силой, будто по нему пошла глубокая трещина.

Вставать не хотелось, но пришлось. Они умылись, позавтракали – и завертелось.

Сборы, вещи, чемодан. Машина. Дорога в тишине. Аэропорт. Шум, духота, толпы народа. И боль. Чудовищное усилие над собой, чтобы выпустить Юру из объятий.

А в голове – одна мысль: «Надо резко, как будто отрываешь пластырь, расцепить руки и уйти. Не тянуть – прямо сейчас, пока не осознал, пока импульс понимания не дошел до мозга».