Тогда он отставлял подойник, притягивал девушку к себе, обхватывал руками ее голову и долго-долго глядел в глубину ее глаз.
– Твои глаза, Сохние, врата райского сада!-шептал юноша.- Каждое утро впускаешь ты меня в этот дивный сад и на весь день даришь счастьем.
И длилось это счастье целый год. А тем временем весь Гуджарат бурлил, словно пробудившийся вулкан: люди толпами валили к Туллхе, теряли разум от единого взгляда красавицы, женихи и сваты обивали порог ее дома. В конце концов почтенный горшечник запретил дочери показываться в лавке.
И вот жена Туллхи повела с супругом серьезный разговор:
– У меня душа разрывается при мысли, что скоро наша дочка покинет родной кров… Но что делать: дочерей всегда растят для чужих…
– Уйдет она – погаснет свет в нашем доме…- горестно молвил Туллха.
– Да… погаснет… А что если люди набросят на нас тень,- больше свету будет?
Товарищи по ремеслу также советовали мастеру поскорее выдать дочку замуж. Сохни сговорили с парнем из почтенной, зажиточной семьи. Наступил канун свадьбы.
Ужас скорой разлуки навис над райским садом.
– Увези меня куда-нибудь, мой махинвал! – молила Сохни,- я не хочу идти в дом свекра! Я потеряю тебя! Над миром моей души навсегда закатится солнце.
– У твоего махинвала нет пристанища,- грустно отвечал ей юноша.- Ни родных, ни близких… Он не сумеет защитить от врагов свое сокровище…
– Но ведь ты такой мудрый!… Ты все можешь! Преврати меня в буйволицу и угони вместе со стадом!…
Юноша обнял возлюбленную. В этом объятии было столько мужества и покоя, что смятение Сохни улеглось.
– Любовь щедра,- сказал он.- До сих пор, что ни день, она дарила нам все новые радости. Не бойся ничего, любимая, хозяин твоих снов найдет средство, чтобы соединиться с тобой. Верь моему слову: высоко взлетают наши качели, может, они и оборвутся, но до тех пор мы прикоснемся к небу.
– Да будет благословен твой язык! – воскликнула девушка.- Но завтра меня увезут – и конец… Даже весточку не смогу тебе послать… Придумай же что-нибудь! – и она горько заплакала.
Махинвал нежно обнял девушку.
– Сохние, душа моя, успокойся, не то и я заплачу, п слезы мои заставят устыдиться волны Ченаба. Поверь мне, ты всегда будешь покоиться на этой груди, ничто не разлучит нас. Как тело и душа, мы созданы, чтобы жить и умереть вместе. У нас с тобой один путь.
На другой день в доме почтенного гончара собралась вся община. Ждали отбытия свадебного поезда. Плачущую Сохни передавали из объятий в объятия подружки, тетки и соседки, когда во двор вошел махинвал, ведя любимую буйволицу невесты – Белоножку, вымытую и вычищенную, со смазанными маслом рогами. Сохни прильнула губами к белой звездочке на лбу Белоножки и зарыдала в голос. Глаза махинвала тоже увлажнились.
– Будь спокойна, биби, я ее не обижу! – сказал он. Сохни окинула его гневным взглядом.
– О Аллах! Что за чудо – плачущая красота! – прошептал юноша.
И он призвал благословение неба на любимую.
Сохни увезли. А махинвал пытался утешить свое сердце. Иногда он подсаживался к Туллхе, на то место, где обычно сиживала Сохни, и принимался месить глину. Каждое утро и каждый вечер целовал он звездочку на лбу Белоножки. «Моя прекрасная Луна прикасалась к этому месту губами… -говорил он,- но теперь она сошла с небосклона, и в мире воцарился мрак…»
Прошло два месяца. Жена Туллхи сильно тосковала по дочке. Однажды, наготовив сластей для угощения новой родни, славная женщина велела махинвалу отнести их Сохни.
В новом доме Сохни посланца ее родителей приняли с почетом. Сама она осведомилась.о здоровье и благополучии близких, а потом, оставшись с ним наедине, поведала о своих страданиях.
– О хозяин души моей! Жизнь твоей Сохни превратилась в безводную пустыню. Спаси меня! Не дай отлететь ослабевшему духу!
– Будь стойка, рани моей судьбы! – отвечал ей юноша.- Эти два месяца я провел в тоске и раздумьях, я целовал твои следы в доме, который ты покинула. Я принял решение. Сегодня новолунье. Знай, прежде чем вновь народится луна, моя Луна засверкает у меня на груди.
Спустя неделю махинвал пришел к хозяйке и сказал:
– С тех пор как биби ушла в дом свекра, мне жизнь не в жизнь, матушка. Ищите себе другого пастуха, а меня отпустите.
Мать Сохни приготовила юноше новую одежду, хотела щедро заплатить ему, но махинвал взял у нее лишь десять рупий.
– Больше мне не потребуется, матушка,-сказал он.- Остальное оставьте себе.
– Куда же ты пойдешь, пастушок моей Сохни?! – горестно причитала добрая женщина.
– Пойду служить одному святому. Возле него я снова обрету покой.
Миновало семь дней, и по городу распространился слух, будто возле усыпальницы святого, что по ту сторону реки, объявился бродячий факир – воплощение мудрости и учености. Он так пел, что сам бог мог бы заслушаться, так играл, что люди забывали обо всем на свете. На бледном, бесстрастном лице его застыло выражение высшего спокойствия.
Еще через семь дней горожане стали группами переправляться на тот берег Ченаба и уговаривать жителей тех мест, чтобы они хоть на время отпустили в Гуджарат своего факира. И желание это было тотчас исполнено.