О привидениях и не только

– О, это очень просто. Как вы в свое время восполняли естественную убыль лошадей и овец? Каждую весну государство устанавливает, сколько нам нужно новых детей, их вынашивают под тщательным медицинским наблюдением, а как только они родятся, их забирают у матерей (иначе те могут их полюбить) и воспитывают в общественных детских садах и школах до четырнадцати лет. Затем назначенные государством инспекторы их экзаменуют и решают, к какому делу они годятся. Этой профессии их и обучают. В двадцать лет они становятся гражданами и получают право голоса. Между мужчинами и женщинами не делается никакой разницы, оба пола пользуются одинаковыми привилегиями.

– И какими же привилегиями? – спросил я.

– Ну как же! Теми, о каких я вам рассказывал.

Мы прошли еще несколько миль и не увидели ничего, кроме бесконечных кварталов все тех же огромных домов-блоков. Я спросил:

– А разве в вашем городе нет ни лавок, ни магазинов?

– Нет, – ответил он. – Зачем нам нужны магазины и лавки? Государство нас кормит, одевает, дает крышу над головой, лечит, умывает и причесывает, а потом хоронит. Что нам делать в магазинах?

Я начал уставать от прогулки и спросил:

– Нельзя ли зайти куда-нибудь и чего-нибудь выпить?

Он воскликнул:

– Выпить! Что значит «выпить»? Нам дают полпинты какао в обед. Вы об этом?

Я чувствовал, что не сумею объяснить ему, в чем дело, да он и не понял бы, поэтому сказал:

– Да, об этом.

Тут мы прошли мимо человека приятной внешности, и я обратил внимание, что у него только одна рука. Раньше я заметил еще двоих или троих крупных мужчин с одной только рукой, и это показалось мне любопытным, так что я поинтересовался у моего проводника. Он пояснил:

– Да. Если человек превышает среднюю норму в росте и силе, мы отрезаем ему ногу или руку, чтобы уравнять с остальными. Так сказать, слегка сокращаем его. Видите ли, Природа пока еще отстает от века, и мы стараемся ее подправить.

– Но вы же не можете упразднить ее? – удивился я.

– Ну, не полностью, – признал он. – Хотя нам этого хочется. Впрочем, – добавил он с простительной гордостью, – мы уже неплохо преуспели.

Я спросил:

– А как вы поступаете с исключительно умным человеком? Что делаете с ним?

– Теперь это нас не особенно беспокоит, – ответил он. – Мы уже довольно давно не сталкивались с опасностью чрезмерно развитого мозга. Но если такое случается, мы производим хирургическую операцию и приводим мозг к обыкновенному уровню. Я иногда жалел, – пробормотал пожилой джентльмен, – что мы не умеем повышать качество мозга, вместо того чтобы понижать его, но, разумеется, это невозможно.

– И вы считаете правильным то, что подрезаете людей таким манером и понижаете их умственные способности?

– Разумеется, это правильно!

– Как-то вы уж очень самоуверенны, – возразил я. – Почему «разумеется»?

– Потому что это решает большинство.

– Да почему это считается правильным?

– Большинство не может ошибаться, – ответил он.

– О! А подрезанные люди тоже так думают?

– Они! – воскликнул он, явно удивленный вопросом. – Так ведь они в меньшинстве.

– Да, но ведь даже меньшинство имеет право на собственные руки, ноги и головы, разве нет?

– У меньшинства нет прав, – ответил он.

– Значит, тому, кто хочет жить здесь, нужно принадлежать к большинству, верно?

– Да, – ответил он. – В основном все к нему и принадлежат. Это гораздо удобнее.

Город казался мне все менее и менее интересным, и я спросил, нельзя ли для разнообразия выйти за его черту и посмотреть окрестности.

Мой проводник сказал:

– Да, конечно, – но предупредил, что вряд ли мне там понравится больше.

– Но ведь раньше за городом было так красиво, так приятно прогуляться перед сном – большие зеленые деревья, луга, где ветер колыхал траву, и небольшие коттеджи, увитые розами, и…

– О, мы все это изменили, – перебил меня пожилой джентльмен. – Теперь это один большой огород, разделенный на участки дорогами и каналами, прорытыми под прямыми углами. За городом не осталось никакой красоты. Мы упразднили красоту, она мешала равенству. Сочли несправедливым, что одни люди живут среди таких дивных пейзажей, а другие на бесплодных пустошах. Поэтому мы сделали так, чтобы везде все выглядело одинаково и чтобы ни одно место не выделялось среди других.

– А можно ли переселиться в другую страну? – спросил я. – Не важно, в какую именно, просто в другую.

– О да, если хочется, – сказал мой спутник. – Но зачем? Все страны теперь одинаковы. Весь мир стал одним народом – один язык, один закон, одна жизнь.

– И нет никакого разнообразия нигде? – уточнил я. – А чем вы занимаетесь на досуге, для удовольствия? Есть ли у вас театры?

– Нет, – ответил мой проводник. – Театры пришлось упразднить. Актерский темперамент оказался совершенно не способен принять принципы равенства. Каждый актер считал, что лучше его в мире нет, и, по сути, ставил себя выше всех остальных людей. Не знаю, так ли это было в ваше время?

– В точности так, – заверил его я, – но мы не обращали на это никакого внимания.