О привидениях и не только

– Ну а мы обратили, и в результате закрыли театры. Кроме того, «Общество бдительности Белой Ленты» постановило, что все развлекательные заведения порочны и ведут к деградации, а поскольку это очень энергичное и решительное общество, оно быстро перетянуло на свою сторону большинство, и теперь любые развлечения запрещены.

Я спросил:

– А книги вам читать разрешается?

– Их теперь почти не пишут, – ответил он. – Видите ли, раз уж мы живем столь совершенной жизнью, раз уж не осталось в мире ни ошибок, ни печали, ни радости, ни надежды, ни любви, ни горя и все так правильно и упорядоченно, то и писать-то не о чем, кроме, разумеется, Назначения Человечества.

– И в самом деле, – согласился я. – Теперь понятно. Но как же старые книги, классика? Ведь был Шекспир, и Теккерей, и Вальтер Скотт, да и у меня самого одна-две вещички не такие уж плохие. Что вы сделали с ними?

– О, весь этот старый хлам мы сожгли, – сказал он. – В них слишком много старых ошибочных идей из старых, ошибочных, гадких времен, когда люди были настоящими рабами и вьючным скотом.

Он рассказал, что прежние картины и скульптуры тоже уничтожены, частью по той же самой причине, а частью потому, что их сочло неподобающими «Общество бдительности Белой Ленты», вошедшее у них в большую власть. А любые новые виды искусства и литературы запрещены, ибо подобные вещи стремятся подорвать принципы равенства. Они заставляют людей думать, а мыслящий человек становится гораздо умнее тех, кто думать не желает. Естественно, те, кто не хочет мыслить, начали возражать, а поскольку их большинство, они своего добились.

Из этих же соображений не разрешаются ни спорт, ни игры – в них люди состязаются, а это ведет к неравенству.

Я поинтересовался:

– А сколько же часов в день работают ваши граждане?

– Три часа, – ответил он. – После этого весь остаток дня принадлежит нам.

– Вот мы и подошли к главному, – заметил я. – Ну и чем же вы занимаетесь двадцать один час в сутки?

– Отдыхаем.

– Что? Двадцать один час отдыхаете?

– Ну да. Отдыхаем, размышляем и разговариваем.

– О чем же вы размышляете и разговариваете?

– О! О том, как ужасно жилось в прежние времена, и о том, как мы счастливы сейчас, и… и… и о Назначении Человечества.

– А вас еще не тошнит от Назначения Человечества?

– Не сказал бы.

– А что же вы под этим понимаете? В чем заключается Назначение Человечества, по вашему мнению?

– Ну как же… быть такими же, какие мы сейчас, только еще лучше… еще более равными, и чтобы еще больше работ выполнялось электричеством, и чтобы каждому предоставлялось два избирательных голоса, а не один, и…

– Благодарю вас, этого вполне достаточно. А еще о чем-нибудь вы размышляете? Есть ли у вас религия?

– О да.

– И вы поклоняетесь Богу?

– О да.

– А как вы его называете?

– Большинство.

– Еще только один вопрос… Кстати, надеюсь, вы не против того, чтобы я задавал вам вопросы?

– Нет-нет. Это является частью моей трехчасовой работы на государство.

– Я рад. Не хотелось бы отнимать у вас время на отдых. Мне вот что хотелось спросить: многие ли ваши граждане кончают жизнь самоубийством?

– Нет. Такое им даже в голову не приходит.

Я взглянул на лица проходивших мимо мужчин и женщин. На них застыло терпеливое, почти унылое выражение, показавшееся мне очень знакомым.

И вдруг я вспомнил. Именно таким спокойным, покорным, слегка недоуменным выражением отличались лошади и быки, которых мы разводили в прежнем мире.

Нет. Этим людям не придет в голову мысль о самоубийстве.

Странно! Лица вокруг внезапно потускнели и начали расплываться. А где мой проводник? И почему я сижу на мостовой? И… чу! Это же голос миссис Биггис, моей квартирной хозяйки! Неужто и она проспала тысячу лет? Она говорит, что сейчас двенадцать часов… только двенадцать? И меня не умоют до половины пятого? А мне так жарко, и душно, и голова болит. Э, да я в постели! Неужели все это мне только приснилось, и я опять в девятнадцатом веке?

Из открытого окна до меня доносятся шум и крики прежней жизни. Люди ругаются, к чему-то стремятся, работают, высекая собственную жизнь мечом своей силы воли. Люди смеются, скорбят, совершают ошибки, совершают подвиги… падают, поднимаются, помогают друг другу – живут!

А мне сегодня нужно поработать куда больше трех часов, и ведь я собирался встать в семь утра. Нет, зря я вчера выкурил так много крепких сигар!

Душа Николаса Снайдерса, или Скупец из Зандама[7]