О привидениях и не только

Я помню, как одни часы такого типа, висевшие у нас в доме, когда я был ребенком, подняли всех нас однажды зимой в три утра. Без десяти четыре мы закончили завтракать, а в самом начале шестого я пришел в школу, сел на крыльцо и заплакал, решив, что наступил конец света, – все вокруг словно вымерло!

Человек, способный жить в одном доме с такими часами и хотя бы раз в месяц не рисковать при этом своей надеждой попасть в рай, высказывая часам все, что он о них думает, – это либо опасный соперник Иову, либо он просто не знает достаточного количества ругательств, чтобы вообще стоило начинать браниться.

Самая великая мечта всей их жизни – убедить вас попробовать успеть по ним на поезд. Долгими неделями они будут показывать самое точное время, и, если возникнет хоть какая-то разница между ними и солнцем, вы решите, что ошиблось солнце, а не часы. Вам кажется, что если эти часы вдруг на четверть секунды уйдут вперед или на восьмую секунды отстанут, это разорвет им сердце, и они погибнут.

И вот с такой детской верой в их точность вы однажды утром собираете в коридоре всю свою семью, целуете детей, после чего вытираете липкий от варенья рот, обещаете не забыть заказать уголь, в последний раз машете на прощание зонтиком и отправляетесь на вокзал.

Я никогда не мог решить, что раздражает сильнее – пробежать во весь дух две мили, а на вокзале обнаружить, что ты явился на три четверти часа раньше, чем следует, или пройтись не спеша, замешкаться у билетной кассы, беседуя с каким-нибудь местным идиотом, беспечно выйти на платформу и увидеть, как поезд трогается с места!

Что до второго типа часов – самых обычных, тех, что постоянно врут, они довольно безобидны. Вы заводите их через положенные промежутки времени и один-два раза в неделю подводите стрелки, чтобы, как у вас это называется, «отрегулировать» их (с таким же успехом можно попробовать «отрегулировать» передвижения лондонского бродячего кота). Но вы делаете все это не из эгоистичных мотивов, а исключительно из чувства долга по отношению к часам. Вам нужно знать: что бы ни случилось, вы все делали правильно и упрекнуть вас не в чем.

Вы никогда и не надеялись на какую-то благодарность с их стороны, а поэтому и разочарования не испытываете. На ваш вопрос, сколько времени, служанка отвечает:

– Ну, часы в гостиной показывают четверть третьего.

Но вас этим не обманешь. Вы знаете, что сейчас между девятью и десятью вечера, и, вспомнив, как забавный факт, что четыре часа назад часы спешили всего на сорок минут, лишь мельком удивляетесь их изобретательности и энергии и гадаете, как им это удается.

У меня у самого есть часы, которые по своей замысловатости, нежеланию считаться с условностями и беспечной независимости могут, как мне кажется, дать немало очков вперед любому ныне существующему прибору для измерения времени. Просто как часы они оставляют желать лучшего, но если рассматривать их как отдельную самостоятельную головоломку, они полны интереса и разнообразия.

Я слышал о человеке, у которого имелись часы, бывшие совершенно бесполезными для всех, кроме него самого, потому что только он их понимал. Он говорил, что это превосходные часы, такие, на которые можно полностью положиться, только сперва нужно их понять – изучить систему. Постороннего человека они легко могут сбить с толку.

– К примеру, – говорил он, – когда они бьют пятнадцать раз, а показывают двадцать минут двенадцатого, я знаю, что сейчас без четверти восемь.

Его знакомство с этими часами, безусловно, давало ему огромное преимущество перед случайным наблюдателем!

Главное очарование моих часов – это их безотказная неопределенность. Они ходят без всякого метода и руководствуются исключительно эмоциями. В один день на них нападает игривое настроение, и за утро они как ни в чем не бывало убегают на три часа. На следующий день они хотят только умереть, и едва в состоянии двигаться, и за каждые четыре часа отстают на два, а после обеда и вовсе останавливаются; но ближе к вечеру настроение у них вновь улучшается, и они опять идут себе, как им заблагорассудится.

Я не люблю много говорить об этих часах, потому что, когда рассказываю чистую правду, люди считают, что я преувеличиваю.

Когда ты изо всех сил стараешься говорить только правду, очень расхолаживает, если тебе не верят и полагают, что ты преувеличиваешь. Уже хочется преувеличивать нарочно, просто чтобы показать, в чем разница. Я и сам не раз чувствовал, что впадаю в это искушение, и меня спасало только полученное в детстве воспитание.

Нужно быть очень осторожным и не поддаваться желанию преувеличивать, иначе это становится привычкой.

А привычка эта вульгарная. В прежние времена, когда преувеличивали только поэты и торговцы мануфактурой, было что-то остроумное и изысканное в «тенденции скорее пере-, чем недооценивать простые голые факты». Но в наши дни преувеличивают все. Искусство преувеличения больше не считается «излишним» в современном обучении – оно стало важным требованием, необходимым для битвы жизни.