О театре и не только

Лев приехал в Москву во ВГИК (Всесоюзный государственный институт кинематографии) на режиссерский курс по льготе. Благодаря Первому секретарю Казахстана Шаяхметову поступил в ЛИКИ. В общежитии жил на Фонтанке. Учился, а вечером работал в Петропавловской крепости, был заведующим лабораторией. Во как! Наш человек был деловая бестия! Чинил киноаппаратуры «Томсон». Получал большие деньги. В подвале крепости нашел американские радиолокационные трубки. По ленд-лизу дали. Эти трубки определяли подводные лодки. На фабрике Урицкого использовали в телевизорах. Это его ноу-хау, как бы сказали сейчас. Эти стратегические трубки кто-то из чиновников убрал в Петропавловскую крепость и забыл про них. Лева стал продавать на рынке. Боялся, что уголовный розыск может арестовать. А одна трубка стоила больше, условно, коньяка. Конечно, это криминальное дело. Но товар лежал без дела. И Лева нашел применение.

Я спрашиваю у Левы: «Про это писать?». «Пиши», – ответил Лева. Появились деньги и Лева вызвал брата Эренцена, которому в Казахстане тоже сделали документы якобы казах. Пробил брата в технологический институт. А у Эренцена 7 классов образование. Правую руку ректора (зама), Лева напоил – Эренцен поступил. Деньги есть, и Лева решил отправлять посылки, продукты, калмыцкий чай тем, кто помогал им в Сибири. В Омскую, в Новосибирскую, в Иссык-Кульскую области. Один пронюхал, что калмыки получают посылки, разворошил это дело. Соплеменники проболтались и пошло. КГБ вышло на почтальонов в Питере. Вышли на Левин адрес. Под Ленинградом, в Красное село, Лева ездил по учебным делам. В электричке русский мужик сказал: «Я тебя знаю. Ты – калмык, ты хороший человек». И дал сигнал, чтоб уходил. За тобой, мол, следят. «Почему он сказал?» – подумал Лева. Это был секретный сотрудник МГБ. Позже Лева пожалел об этой наколке секретного сотрудника. Вошел в образ казаха и не распознал сигнал. Потерял бдительность. Оказывается, за мной и братом следили те структуры. Мы с Эренценом ходили на судоверфь грузить. Это было еще до трубок. Сидели без денег. Эти структуры решили, что два брата собираются за границу. Разболтают, что народ был выселен. И в 1952 году арестовали, за то, что трубки продавал и посылки посылал. Вызвали в большой зловещий дом КГБ на Литейном, 24. Этот дом знаком всем ленинградцам. И я не раз проходил возле этого дома. Это недалеко от театрального института. И эти структуры раскрутили Леву. Начальник следственного отдела Елесин задал первый вопрос: «Какая национальность? По паспорту казах? А ты калмык! Мы все знаем! Выкладывай по порядку!». Лева понял – кранты. Короче, закрутилось «красное колесо». На допросе Лева понял, что люди были в Омской области, в деревне у тетки Манцы, та все рассказала про отца и мать. А мужу – дяде Лиджи, который пришел с фронта с медалями, дали 5 лет за укрывательство Лёвы в Ики-Буруле, на точке. Хотя дядя Лиджи был на фронте и ничего не знал. Дядя Лиджи, чувствуя несправедливость, отравился. В институте дала та структура установку – выгнать. Было собрание студентов. «Как вы, коллеги, просмотрели-прохлопали агента международного капитала!» – выступал человек в гражданском. Во как! Уже позже рассказывали студенты института Леве. Их тоже допрашивали, не замечали ли чего подозрительного в их поведении и т.д. Узнали про отца – врага народа, побег с Мысхако, что выдавал себя за казаха, что продавал трубки, про посылки, что не депортированный, избежал наказания и т.д. Льва и брата Эренцена отчислили из института и, без суда и следствия, Льва отправили на шахту в Воркуту – дали 20 лет. А Эренцена – на урановые рудники.

Воркутинская история требует отдельного разговора. В Воркуте, в шахтах, встретил своих соплеменников – загнанных с фронта и с гражданки. Сидели по каким-то сфабрикованным делам. Как водится, правда обо всем лежала глубоко в шахте. Льва хотели убить, но в шурфе произошел обвал, того, который хотел убить Льва, засыпало. Так наш человек спасся.

В 1956 году, через три года после смерти Сталина, Леву освободили. 4 года и 7 месяцев сидел вместо 20 лет. 17 октября 1937 года арестовали отца – Анджура Пюрбеева и 17 октября 1952 года арестовали сына. Приехал в Ленинград, стал восстанавливаться в институт. Ректор Брусникин сказал: «Мы восстановить вас не можем. По национальности вы калмык, а когда вы учились были казахом. Во-вторых, вас отчислили по решению студентов. Если вы настаиваете, я могу вам помочь поступить в другой институт». Лева понял, что ректор блефует, спасает свою шкуру и поэтому ответил по-глупому. Лева поехал в Москву, в министерство культуры. Приняла замминистра Ю. Хамаза. Лев Пюрбеев изложил свою одиссею. Распалился от нахлынувших чувств: отца расстреляли, сам сидел в детском концлагере, кличка была «крестный Троцкого», в Воркуту арестовали по особому совещанию, якобы по политическим мотивам. Дали высшую меру – 20 лет каторги!