О театре и не только

А у него ручка в двери с какой-то червоточинкой, как и у хозяина в мозгу. Я же профи, банки грабил, сейфы взламывал и ни одного прокола. Замки, ручки целы. А этот злой, надменный журналист, спустил полкана на меня.

Иду по коридору, а тут навстречу хвостопад, стрелок и вроде шутя: – Ну что, старпер? Все черкаешь? На наш маленький этнос пакости всё пишешь?

А я на голливудской улыбке защитнику этноса: – А ты, когда совершал пакости не вспоминал о маленьком этносе? Ты сколько сидел за свои пакости?

Защитничек этноса рванул от меня, как я от той беряшки. А на улице ещё один нарисовался из «елиты». – «А-а-а, старый пенёк?! Все небо коптишь?», – и грубо заржал. Я не удивился. Хотя прожил уже 79 или 97 лет. Не помню. Грубость помню. У кого мы научились? Мат, понятно, у кого мы научились. Свой-то язык не знаем. Кавказцы при встрече обнимаются, говорят теплые, нужные слова и балакают только на своем языке. Сигареты не стреляют, опохмелиться не просят.

На Арбате на улице все советуют: «Подстригись, побрейся, не кури». Одному такому Макаренко сказал: «Я от курева получаю удовольствие, и лучше утоплюсь в Колонском пруду, чем слушать твои советы». А он: «Ты чё мне кликуху дал Макаренко? Я – Манджиев! Понял? И ты меня на понял не бери! Я за понял год сидел! Понял?! А то Макаренко! Макаренко! Я – Манджиев! Корень нации».

– «Кто такой Макаренко ты не знаешь. Читай больше. ««Муму» читал?» —спросил я у корня нации. – «Я у этого автора читал только «Три рисунка». Корень нации не знал, что «Муму» написал Тургенев, а «Три рисунка» Балакаев.

Почему поэма о старости? Гоголь «Мертвые души» обозначил, как поэму. А какая это поэма, когда костерит матушку Расею? Вот у Пушкина «Евгений Онегин» – поэма по всем законам жанра. Однако же у гениальных свое видение, понимание. А я, захолустный обыватель, ищу поэзию в нашей жизни. Хотел создать поэму. Не получается. Не обессудьте. Я уже свыкся, что старый маразматик и когда кто-нибудь вдруг уважительно обращается (есть такие) чувствую себя не комфортно. Чего-то не хватает. Без грубости, чувствую себя не полноценно.

С государством, женами, внуками живу в ладах. Пенсия, один рабочий день чиновника Госдумы. Хватает. Времени только не хватает. Хочу сделать поэму из жизни, но соплеменники досаждают нравоучениями, грубостью, хамством, а так поэма жизни получилась бы.

Я знаю, что в старости появятся болячки, проблемы, одиночество. Но будущее ясно. Дальше будет хуже. Знаю, какой будет знаменатель. И это успокаивает. Некоторые живут в неведении. А тут всё ясно и придает оптимизм. И на этой оптимистической ноте, как банально заканчивают журналисты, позвольте завершить «поэму» о старости.

ГЛАВА 11. СТАТЬИ, ГАЗЕТНЫЕ РЕЦЕНЗИИ О СПЕКТАКЛЯХ

Режиссер высшей пробы

(Н. С. Лиджиев, кандидат искусствоведения, преподаватель КГУ, статья 2005 г)

Когда я работал в театре и впоследствии преподавателем в КГУ, то постоянно следил за творчеством первого калмыцкого профессионального режиссера Калмыкии Шагаева Бориса Андреевича. Он один из ветеранов Калмыцкого драматического театра.

Режиссерское отделение Ленинградского института театра, музыки, кино Б. А. Шагаев закончил в 1965 году. Учился он у выдающегося главного режиссера Ленинградского академического театра имени А. С. Пушкина, профессора Леонида Сергеевича Вивьена. Творческим наследием от своего знаменитого мэтра Борис Андреевич взял главные принципы его работы с коллективом, одним из которых является ответственность перед зрительской аудиторией, делом которому взялся служить.

Когда я писал книгу о Калмыцком театре «Современный калмыцкий театр», то писал о творчестве актеров, режиссёров, художников и не касался закулисной жизни театра. Анализируя всё творчество Б. Шагаева, я понял, что не избежать той части жизни, которая мешала творчеству и жизни театра. Зависть и непримиримость некоторых коллег сильно помешало театру в полноценном движении творчества вперед. Недальновидность, непрофессионализм некоторых чиновников от культуры, попавших в зависимость от маленькой части коллег, привела театр к расколу. А теперь по порядку.

В начале своего творческого пути (произошло это в новогоднюю ночь в театре с 31 декабря на 1 января 1969 года) Б.Шагаев выступил на новогоднем концерте-капустнике со своей адаптированной миниатюрой по рассказу А. Чехова «Ванька Жуков» с критикой в адрес руководителей города, не указывая фамилий. Но этого было достаточно. Чиновники решили наказать. Я присутствовал на том концерте-капустнике. Вход был платный, но зал был заполнен. Стояли в проходах. Концерт шел ровно по накатанной. Вышел Шагаев, одетый под Ваньку Жукова, сел и стал писать гусиным пером. И только произнёс первые слова: «Милый дедушка, Басан Бадминович!» – зал грохнул. Что тут началось. Хохот, выкрики: «Прекратите безобразие!» – выкрикнул партийный функционер Пантелеймон Васькин из горкома партии. После номера «Ваньки Жукова» этот функционер и человек в штатском зашли в гримерную и провели жесткую беседу с Шагаевым.