О театре и не только

Давид Никитич говорил про Улан Барбаевну, про Мемеева Б., драматурга Баатра Басангова. Он рассказывал Тачиеву воспоминания, иногда, поглядывая на меня как бы говоря: «Усекай, парниша». И вдруг спросил у Тачиева, кивнув головой на меня: «Твой подчиненный надежный человек?». Анджа Эрдниевич начал украшать меня, не пожалел ярких красок. Говорил Тачиев серьезно. Давид Никитич засмеялся и говорит: «Ты чего это как в КГБ отвечаешь?», – и опять рассмеялся – «Да я его с Ленинграда знаю и помог, когда его пытали горкомовские коммунисты. Я их всех, ленинградцев, знаю. Приезжал к ним в калмыцкую студию раза два-три, мастера их, Альшиц, знаю».

Другой раз я заглянул, а Давид Никитич выступал перед своей писательской паствой. Я: «Извиняюсь, не помешаю?». «Заходи, заходи. Ну, вы не против, если режиссер подслушает наши секреты», – и рассмеялся, и стал опять рассказывать. И вдруг говорит мне: «Чего ерзаешь?». А Егор Буджалов: «Он курить хочет».

«Пусть одну закурит, а ты не кури (Егору)». А Егор Андреевич тоже был злостный курильщик. В тот раз я одну сигарету выкурил и больше никогда при встрече не курил.

Д.Кугультинов был другого масштаба и мироощущения, и я извиняюсь, «но нам гагарам, недоступно наслажденья битвой жизни» (М.Горький). Он, поэт-гражданин, был на другой платформе, чем я, мы. В этом и сложность его «расшифровки» действий и поступков. Вот в творчестве он мэтр, а в жизни, мол, другой – судачит наш обыватель. В России его воспринимают правильно. И как поэта, и как человека-гражданина.

Впервые я услышал про Кугультинова в Сибири от мамы. Она говорила, что в Астрахани, когда она училась в техникуме искусств в калмыцкой студии, был молодой талантливый поэт с другом А.Тачиевым. Я об этом узнал уже в театре, от самого Тачиева. Мама рассказывала, что они учились в совпартшколе или где-то и, придя к ним в студию он щипал молодых девушек и заразительно смеялся, а с Улан Барбаевной Лиджиевой вел в сторонке серьезные беседы. Был после освобождения У.Б. Лиджиевой в Красноярском крае. Это уже Улан Барбаевна рассказывала мне у нее дома.

Впервые с Давидом Никитичем мы, студенты театрального института познакомились в 1962 году. Поэт появился у нас в калмыцкой студии в Ленинграде. Придя к нам в аудиторию, он с любопытством рассматривал нас, постоянно улыбался. Был рад, что растет молодая театральная поросль. Рассказывал о подъеме культуры Калмыкии. Говорил о московских встречах с писателями, о поэтессе Новелле Матвеевой. Молодой талантливой, но больной. Мы были в подвале, где она жила. Кугультинов потом помог ей выбить квартиру в коммуналке. Будет издана ее книга. Позже Новелла Матвеева перевела много его стихов.

Давид Никитич был несколько раз в студии. Потом приходил и в московские студии. Был в последней студии – щепкинской.

После встреч в институте произошла встреча в Элисте, в парке «Дружба» на 500-летие Джангара. Мы, студенты театрального института, участвовали в концерте. После него, мы с Иваном Киреевым подошли к Кугультинову и напросились проводить его. Народу в парке «Дружба» было много. Все веселые, радостные. Давид Никитич только успел спросить про учебу и про Альшиц (педагог по мастерству актера калмыцкой студии). Но масса знакомых Давида Никитича не дала нам пообщаться.

Ванька Жуков.

Когда я в 1969 г. в театре в Новый год, в пресловутой переработанной юмореске «Ванька Жуков» по одноимённому рассказу А.Чехова чуть пощипал городскую власть, то пошла возня с вышестоящими партийными и другими органами. Меня обвинили в подрыве устоев партии и т.д. Самое главное – меня отстранили от работы в театре. Сейчас я понимаю, что свое выступление выстроил правильно, не просто глупость спорол.

Отстранение от работы действовало на меня как удавка, перекрывающая кислород. Тогда многие знакомые в городе были в плену времени и осуждали меня. Только когда я приходил к актрисе Асе Нахимовской на улицу Пионерскую, то Лия Щеглова (Петрова) и актеры А.Щеглов, Ю. Ярославский, Е. Киберов понимающе сочувствовали мне. А другие злорадствовали, ерничали. Особенно был не сдержан в высказываниях соплеменник – художник театра Ханташов В. Он открыто радовался и злословил по поводу моего выступления. И называл меня только «Ванька Жуков». Скажет что-нибудь мерзкое и смеется. Ему был в радость мой «прокол», он считал, что то, что вышло мне боком – ему выйдет успехом. «Сам «Ванька Жуков» пришел», – ерничал коллега по работе. А я маялся по театру и заходил к нему в кабинет попить чаю и посудачить, а он сыпал соль на рану. А я ему, так сочувственно, говорил: «У тебя диабет, а ты столько сахара в чай кладешь».

В Горкоме партии.

То ли присутствовавший на новогодней встрече в театре Васькин П. из горкома поднял этот вопрос с КГБ, то ли еще кто, но однажды Б.М. Морчуков сказал мне: «Иди в горком. Вызывают. Смотри там аккуратней. Это тебе не театр. Соберись с мыслями и не юродствуй. До этого директор сказал, что позвонили оттуда, – и показал на потолок. – Чтобы тебя не допускать к работе».