Читаем О театре и не только полностью

Система представляла собой отлаженную машину. И места занимаемые человеками являются винтиками этой машинерии. И кто пытается персонально повлиять или сделать критическое замечание по поводу партии вылетает из машины или уничтожается ею. Иванова, Петрова, Манджиева, Санджиева можешь критиковать, а партию в целом – преступно. В партию многие вступали из карьеристских целей. Поэтому там было много серых мышек. Один лояльный коммунист из обкомовской структуры, любивший вмазать по наркомовской, сидя в мастерской у художника Очира Кикеева ляпнул: «Партия – это торжество посредственности». Америку он не открыл, а хотел прослыть, что он натуральный коммунист, а многие «химия».

У нас в театре я спрашивал у молодых женщин, мол, а ты зачем вступила в партию? Ответа не было. Итак понятно. На партийных собраниях всегда молчали. А вдруг как партийную поднимут по лестнице вверх? Тогда многие уходили наверх, а потом возвращались. Убегали в обком партии, а леща схлопочут, и снова возвращались.


У Кугультинова и в обкоме партии у

III

секретаря Намсинова И.Е.

Вот так мне из-за «Ваньки Жукова» перекрыли кислород. И однажды Лия Щеглова (Петрова) сказала: «Обратись к Давиду Никитичу. Он человек мудрый, что-нибудь придумает». В общем, только она одна за эти месяцы дала вразумительную наколку. За что ей благодарен.

В общем собрался я с мыслями, позвонил поэту, надел лучший лапсердак и прямиком к спасителю. До этого я обращался ко многим знаковым фигурам того времени. Все отбоярились.

Пришел к частному дому на песках возле РСУ, а во дворе большая собака. Не попасть, думаю, к поэту. Начал кричать, как утопающий. Вышла Алла Григорьевна, жена Давида Никитича. Мэтр сидел в кресле в халате как хан, сложив ноги по-азиатски. На столе книги, бумаги, письма. Вид был угрожающий, и мизансцена не предвещали ничего хорошего. Как будто приготовился крушить меня, а не помочь. В голове молнией мелькнула мысль: «Зачем я пришел к нему. Доконает он меня совсем».

«Садись», – сказал Мастер. Пауза. «Слышал, слышал». Опять пауза. Голос его ничего пока не предвещал. Вошла Алла Григорьевна, жена: «Давид Никитич, может чаю?». «Подожди. Потом…» – махнул рукой. Она ушла.

– К работе тебя не допускают?

– Нет.

– Кто с тобой разговаривал? К кому ходил?

– Было собеседование с представителями горкома партии, с Пантелеймоном Васькиным и сидел какой-то чиновник или из КГБ, я не знаю. Потом вызвали на коллегию в горком партии. Сидело человек 20–30. Расспрашивали меня.

– Кто, что спрашивал? – спросил поэт.

– Первый выступил, по-моему, какой-то Бамбаев. Он объяснил суть дела. Больше всех вопросы задавал прокурор Федичкин. Он спросил, кто меня надоумил переделать рассказ «Ванька Жуков» и навести критику на власть, город. Были еще вопросы. Почему я обратился к 1 секретарю, спросила какая-то женщина. Я ответил, что обратился как к отцу нации. И меня отпустили. Шло это минут тридцать, а может больше. В основном меня ругали.

– Понятно, что обратился к отцу нации, ты хорошую защиту придумал. И сколько ты висишь в неопределенности?

– Несколько месяцев.

– Многовато. Они все ждут решения ЕГО и поэтому боятся, что-либо решать. Вопрос-то щепетильный. Ты не украл, никого не бил, не оскорбил матом, только критиковал власть города, а критиковать власть не положено, но статьи такой нет, чтобы тебя наказать строго. Я сейчас пишу поэму «Бунт разума», у меня есть такие слова в начале поэмы «Сначала покарай, потом лечи. А потому сейчас нужны врачи». «Покарать» они не знают как тебя. А вот «врачи», образно говоря, заступники тебе нужны.

Вот мы ездили с Гамзатовым в Югославию, а когда приехали в Москву, в Союзе писателей был вечер и там про поездку сделали капустник, – продолжал Давид Никитич. – Мы идем по городу, за нами Топтыгин, мы в магазин – за нами Топтыгин, в туалет – за нами Топтыгин, т. е. стукач. Писатели посмеялись и никаких оргвыводов, это же Москва. А тут другое дело. У меня сейчас натянутые отношения с Ахлачи. Наши осведомители коллеги стучат на меня ЕМУ, поэтому я тебе помочь не могу».

Во-первых, меня ошеломила откровенность мэтра по поводу напряженности с Б.Б. Городовиковым. Во-вторых, что нашептывают 1 секретарю коллеги из союза писателей на Кугультинова. Фамилии мэтр сказал, но я не буду их «рассекречивать» до поры, до времени. Я тогда многое не знал. В-третьих, я подумал, а зачем он мне рассказывал про «Бунт разума», про вечер в союзе писателей, расспрашивал с кем я встречался и т.д.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо

Александр Абдулов – романтик, красавец, любимец миллионов женщин. Его трогательные роли в мелодрамах будоражили сердца. По нему вздыхали поклонницы, им любовались, как шедевром природы. Он остался в памяти благодарных зрителей как чуткий, нежный, влюбчивый юноша, способный, между тем к сильным и смелым поступкам.Его первая жена – первая советская красавица, нежная и милая «Констанция», Ирина Алферова. Звездная пара была едва ли не эталоном человеческой красоты и гармонии. А между тем Абдулов с блеском сыграл и множество драматических ролей, и за кулисами жизнь его была насыщена горькими драмами, разлуками и изменами. Он вынес все и до последнего дня остался верен своему имиджу, остался неподражаемо красивым, овеянным ореолом светлой и немного наивной романтики…

Сергей Александрович Соловьёв

Биографии и Мемуары / Публицистика / Кино / Театр / Прочее / Документальное
Олег Борисов
Олег Борисов

Книга посвящена великому русскому артисту Олегу Ивановичу Борисову (1929–1994). Многие его театральные и кинороли — шедевры, оставившие заметный след в истории отечественного искусства и вошедшие в его золотой фонд. Во всех своих работах Борисов неведомым образом укрупнял характеры персонажей, в которых его интересовала — и он это демонстрировал — их напряженная внутренняя жизнь, и мастерски избегал усредненности и шаблонов. Талант, постоянно поддерживаемый невероятным каждодневным кропотливым творческим трудом, беспощадной требовательностью к себе, — это об Олеге Борисове, знавшем свое предназначение и долгие годы боровшемся с тяжелой болезнью. Борисов был человеком ярким, неудобным, резким, но в то же время невероятно ранимым, нежным, тонким, обладавшим совершенно уникальными, безграничными возможностями. Главными в жизни Олега Ивановича, пережившего голод, тяготы военного времени, студенческую нищету, предательства, были работа и семья.Об Олеге Борисове рассказывает журналист, постоянный автор серии «ЖЗЛ» Александр Горбунов.

Александр Аркадьевич Горбунов

Театр