О театре и не только

Саша не жаловался на судьбу, на обстоятельства, а только сожалел, что все сделанное уходит в пустоту. Наши монологи и диалоги с ним не имели адресата. Мы лишь резюмировали, что время работает не на нас. В последнее время Саша частенько был грустным и во время репетиции не то в шутку, не то всерьез повторял: "Мы саксаулы, аксакалы никому уже не нужны". Я его понимал.

… Время стирает многое. Только культура остается в памяти народа, а не сколько съедено баранов. Саша был духовный творец. Таких немного. Он – национальное достояние.

Русский калмык. Режиссер Лев Александров

Режиссер Лев Николаевич Александров приехал в Элисту в 1937 году, художник Дмитрий Вячеславович Сычев – в 1936-м. Оба молодые. А театру пошел второй год. После войны и реабилитации калмыцкого народа Александров и Сычев снова приехали в Элисту и до пенсии работали в Калмыцком театре. Для торжественных проводов аксакалов на пенсию я написал и поставил сценарий. Вел торжество я и там сказал: «Вот, аксакалы, из одной столицы, из Москвы, приехали в другую лучшую столицу, в Элисту. За этот смелый, героический поступок калмыки вас не забудут». Аплодисменты! К Сычеву приехала жена из Москвы. Она хохотала и хлопала. Подарили магнитофоны, цветы и другие подарки. Сотворили банкет, аксакалы были довольны.

Льва Николаевича и Дмитрия Вячеславовича любили и уважали театралы и жители Элисты. Любовь была искренняя, не наигранная, как часто бывает. Они занимали свое особое место, внося необходимую «ноту» в калмыцкий театр.

Лев Николаевич закончил ГИТИС, учился параллельно с Г.А. Товстоноговым. «Товстоногов был скромным, но закрытым студентом. Был себе на уме грузинский еврей, к сожалению, наши судьбы после института не пересекались. А ты вот общался с ним», – говорил Лев Николаевич. «Жизнь трагична, но не пуста», – однажды вдруг сказал режиссер, когда мы стояли возле шестого жилдома, где он жил.

Александров и Сычев были высокие, а Дмитрий Вячеславович был еще и крупным. Чувствовалась порода, идти по городу с ним было приятно. Рядом с ними и я чувствовал себя человеком и приобщенным, якобы, к большому искусству. Присутствие их облагораживало тебя и возвышало.

Лев Николаевич знал маму еще до войны. И она частенько вспоминала о нем в Сибири. Когда они встретились после депортации в Элисте, Лев Николаевич пошутил: «Ты что, Анечка, за 13 лет не подросла? Хотя на картошке не подрастёшь». Лев Николаевич обнял её, и они пошли к столовой № 2, где она работала. Мама рассказала мне про этот случай и была довольна, что Лев Николаевич так уважительно к ней относится.

На репетициях Лев Николаевич частенько кричал, когда делал замечания актерам. Не кричал, а вернее сказать, громко говорил. «Зогсча!», – кричал режиссер. Стой, значит. Остановив сцену и делая замечания, он говорил уже тише. Его крик, громкий голос был безвредным. Своим окриком приструнивал не занятых в сцене актеров. Актеры притихали, а потом снова шептали, решали глобальные задачи. Где перехватить до аванса деньгу или как устроить дитя в садик. Да мало ли проблем у актеров-«олигархов».

Кстати, о поведении режиссеров на репетициях в Москве среди театралов ходили байки или быль в то время. Но и сейчас нет-нет да вспомнят актеры театра им. Маяковского, да и Татьяна Доронина при случае, как вел себя на репетиции главный режиссер Андрей Гончаров. Нормально Гончаров не мог говорить замечания актерам. Он почему-то всегда кричал. К этому в театре все привыкли. И когда Гончаров неделю отсутствовал, актеры себя чувствовали неполноценно. Чего-то не доставало. В театре было тихо и неуютно. Кстати, в хороших театрах трансляция репетиций из зала идет по всем гримерным, кабинетам, цехам и даже на вахте. Поэтому в театре все знали, что происходит на сцене и кого режиссер «мочил» не только в сортире.

Сейчас, в 21 веке, в Калмыцком театре трансляция есть. Хоть в этом мы относимся к хорошим театрам. Андрей Гончаров в ГИТИСе учился с Наташей Качуевской, которая погибла в 1943 году в Калмыкии, в Хулхуте. Там есть ее музей. Режиссер имел виды на нее и хотел жениться, но война создала другой сценарий жизни.

Так вот, Лев Николаевич тоже имел обыкновение говорить на репетициях на повышенных тонах. Значит у него пошел кураж. Репетиция будет полноценной. В те годы трансляции не было. Лев Николаевич знал много калмыцких слов и иногда понимал, о чём речь, о чем говорят калмыки. Актёры его за глаза называли Арслан Нимгирович. Он это знал и считал, что это большое признание. Значит, он в своей стае. «Ты знаешь, как меня зовут по-настоящему?» – однажды спросил у меня Лев Николаевич.

– Арслан Нимгирович, – брякнул я.

– Я это ценю! Это надо заслужить! – громко сказал Арслан Нимгирович и причмокнул губами (он любил причмокивать губами, когда разговор шел ему в кайф, и что-то жевал пустым ртом).

Я как-то сказал ему, что он не друг врагов и не враг друзей.

– Как ты сказал? – удивился Нимгирович.

– Вас уважают актёры и весь калмыцкий народ! – пробросил я.