О всех, забывших радость свою

— Хорошо… — задумчиво пробубнил профессор. — Сегодня еще пускай полежит, завтра везите на биопсию, а потом сразу в отделение переводите. В реанимации, думаю, больше надобности нет. Там он быстрей на поправку пойдет.

— Хорошо, профессор, так и сделаем.

— Максим, ты не переживай. Сердце мы хорошее тебе поставили. После трансплантации живут долго. И пятнадцать, и двадцать, и тридцать лет. Так что все будет хорошо. Конечно, с тобой пришлось попотеть, уж больно ты на покой хотел, но мы тут с коллегами посовещались и решили, чтобы ты жил. У меня внук такого же возраста, как и ты, поэтому я понимаю ситуацию. Сделали все, что могли, и даже больше. Теперь дело за тобой нас радовать.

— Спасибо, профессор, — сказал я, и слезы вновь накатились на глаза.

— Отдыхай.

Они подошли к бабушке Клавдии.

— Ну, а тут как у нас дела? В себя приходила?

— Нет. Стонет иногда. Дела в целом никакие. Мы были уверены, что она до утра не дотянет. Внук уже в пятый раз звонил, спрашивал, что и как. Ждет, видимо, не дождется.

— Давайте, попробуем сделать ей бронхоскопию. Посмотрим, что там творится с легкими. Заодно и гастроскопию тоже. Позвоните в отделение и подайте на сегодня заявки. Уколы давайте снижать. Хватит спать. Пора выводить ее из анабиоза.

— Хорошо, профессор.

— Ага, действуйте и, если что, мне докладывать. Я так просто своих пациентов не отпускаю в мир иной. Мы еще поборемся.

— Думаете, у нее еще есть шансы? — спросила девушка-интерн.

— Кто это спросил?

— Я, — выйдя из толпы врачей, ответила девушка.

— Как звать?

— Виктория.

— Виктория, тут только я решаю, у кого есть шансы, а у кого их нет. Елена Николаевна! Хм…. Вон видишь того молодого парня?

Все посмотрели в мою сторону.

— Да, вижу, профессор.

— Все говорили, что у него нет шансов. Даже его жена поинтересовалась про шансы мужа, когда мы еле до нее дозвонились. Но как видишь, Максим лежит живой и почти здоровый. Скоро ходить будет, может еще за тобой, красавицей, приударит.

Все загоготали в одном порыве.

— Ладно, коллеги, пора работать. Дел много.

Все ушли. Сначала профессор, а за ним и все остальные.

«Да, обнадежил, — сказал я про себя. — И пятнадцать, и двадцать, и тридцать лет. Маме моей такое скажите, она упадет в обморок. А Катя, значит, про меня знает. Ну да… Она в том подвале говорила, что ей звонили».

Зашла медсестра Таня.

— Давай-ка мы тебя сейчас немного протрем и помажем твои раны. Профессор разрешил тебя поднять и поставить на ноги.

— На ноги? А провода как же?

— Ничего, не оторвутся.

Она позвала вторую медсестру. Рыженькую и маленькую. Звали ее Настя.

— Ну-ка, давай приподнимайся.

Таня взяла меня за голову и плечи, а Настя придерживала десятки проводов и трубок. Все сразу запищало.

— Что это?

— Ничего страшного. Датчики реагируют.

Я сидел. Впервые за семь или сколько там дней, я сидел.

— Ну как себя чувствуешь?

— Голова кружится.

— Будет кружиться. Что ты хотел. Давай теперь встанем аккуратно на ноги. Сначала правую скидывай вниз, потом левую.

Я посмотрел на бабушку Клавдию и подумал, что вот и моя пришла очередь попытаться вернуться в жизнь, а нет, так тоже уколют и засну.

Таня сняла простынь, оголив меня, и держа аккуратно за руки, помогла встать. Я посмотрел на себя сверху вниз. Зрелище было жалкое. Шов простирался от груди до пупка, подобно старым забытым рельсам на заводе, где работал отец.

Шов был грубый и неровный. Странно, но даже здесь, в реанимации, после пересадки сердца, мне было немного стыдно, вот так стоять, в чем мать родила, перед довольно симпатичными девушками.

Пока я размышлял, Танечка и вторая медсестра меня протирали салфетками, а, дойдя до промежности, не преминули заметить: «На этих таблетках главное, не подцепить ничего. Иммунитет задавлен. Палата стерильна, но кто его знает».

Потом, пока рыженькая девушка меня держала за руки, чтобы я не грохнулся на пол, Таня перестелила постель. Я потел, а раны имели свойство мокнуть и гноиться. Потом они обработали ожоги на ягодицах какой-то мазью, не забыв сделать перед этим укол обезболивающего средства.

Наконец все процедуры были закончены, и меня также аккуратно водворили на место.

В эти минуты я был уверен, что влюблен в Таню. Сейчас она заменила мне и мать, и жену. Не было в данное время человека ближе, чем Таня с ее нежными и холодными руками.

День прошел спокойно, боли сменялись минутами умиротворения после уколов, я уже немного привык к тому, что слышал, как бьется новое сердце, как оно трется о перикард. Есть такая в теле человека сердечная сумка.

Меня кормили, дозировано поили из специальной баночки, так как количество потребляемой жидкости было строго ограничено. Почки еще не готовы были справиться с большим количеством воды, да и сердце нагружать не стоило. Ближе к вечеру пришла Таня и надела утягивающий послеоперационный корсет, сказав, что его передала мама. Потом она побрила мои впалые щеки и помогла почистить зубы.