О всех, забывших радость свою

По словам Игоря Олеговича, готовившего меня к перевозке, новый аппарат стоил огромных денег. В наших реалиях о нем можно было только мечтать. Вот медсестрам и приходилось возить пациентов на обследования в другой корпус в дождь, в снег, град, под испепеляющей жарой. Это никого не волновало, кроме самих медсестер, которые натерли себе мозоли на руках, толкая каталку туда и обратно и проклиная все на свете, включая самих пациентов, на которых напрямую отражались эти недовольства.

Но сегодня утром, когда меня вывезли на улицу, мне показалось, что я попал в рай. Голубое яркое небо ослепляло, а морозец прихватывал щеки и нос. Это было непередаваемо. Каталку трясло на заледеневшей дороге, покрытой рытвинами и мелкими ямками, но я не обращал внимания на боль, которая отдавалась во все тело и на ругань тех, кто меня вез. Я снова почувствовал себя живым, вновь смог вдохнуть такой родной городской воздух с примесями бензина и гари.

Меня оставили на каталке в коридоре, придвинув к стене. Сестры отдали в операционный блок историю болезни и ушли. Мимо проходили врачи, пациенты — кто с перевязанной головой, кто с рукой, кто просто с испуганным видом, и никому не было дела до меня. Лежи, мол, парень, спокойно и не дергайся. Так прошло, по моим ощущениям, минут десять, после чего открылась железная дверь, вышли две женщины в синих халатах и чепчиках и аккуратно завезли каталку со мной внутрь операционного блока.

— Давай, перелезай на кушетку, только не спеши, — сказала одна из них, сняв одеяло.

Я ощупал левой рукой кушетку и медленно, нога за ногой, рука за рукой, переполз на неширокую кушетку. Тут же на меня, как на жука муравьи, накинулись эти молодые красивые женщины. Я не мог особо разглядеть их красоту, но после десятидневного заключения в реанимации все женщины казались мне неописуемыми красавицами. Они подключали мне датчики пульса и ритма сердца, надевали кислородную маску, манжету для измерения давления, а лежал, и мне было просто приятно слышать их голоса. Женские милые голоса.

Для них эта работа была такой рутиной, что, делая ее, они обсуждали, кто кого с кем застал в подсобке в ночную смену, кто где купил новую юбку, на сколько собирается повысить зарплату, а я просто лежал голый и все это слушал. Они начали обрабатывать мою область шеи раствором йода. Стало еще холодней. Мало того, что было страшно, так еще и зябко.

— Чего дрожишь, как суслик? — спросила одна из них. — Холодно?

— И холодно, и немного страшно, — ответил я сквозь кислородную маску.

— Ничего, сейчас накрою, станет теплей. Не бойся.

— Спасибо.

Она действительно меня накрыла простынкой с ног до головы, оставив только место около шеи. Голову они сказали повернуть влево, и моему взору открылась половина Москвы, а именно, Останкинская телебашня во всей своей красоте. Я сразу вспомнил, как горела когда-то давно эта башня, и представил, как ее мог видеть горящую с этой самой койки какой-нибудь бедняга вроде меня.

Потом на время все стихло. Ненадолго. Послышались мужские голоса и за ними — женский смех. В палату вошел коренастый мужчина с короткими русыми волосами и округлым лицом.

— Привет. Как себя чувствуешь?

— Нормально.

— Меня Влад зовут. Я буду сейчас биопсию брать. Боли, кроме одного укольчика, не будет. Обещаю. Процедура займет не больше получаса. А может быть, даже и меньше.

— Девчонки, вы закончили тут?

— Да, Владислав Анатольевич, — хором ответили они.

— Хорошо. Тогда давайте открывайте биоптом, шприцы мне на пять, десять и двадцать кубиков, промывочку, пузырьки кладите ему в ноги. Работаем быстро сегодня, у нас много по плану работы.

Вокруг все засуетились. Что-то положили мне в ноги, видимо, те самые пузырьки.

— Так, все покиньте зал, кроме заинтересованных лиц, — шутя, сказал Влад. — Начинаю работать.

Рентгеновский аппарат начал двигаться вперед-назад. Видимо, у хирурга под ногами были педали, с помощью которых он управлял им. Я краем глаза посмотрел на монитор и чуть не обомлел. Я увидел, как бьется мое новое сердце во всей красе, и тут же отвел глаза.

— Так, укольчик, как и обещал.

Я почувствовал боль в шее, и затем — то, как её начало распирать. Влад начал в ней что-то ковырять, но боли больше не было. Он что-то вкручивал, толкал внутрь шеи, крутил рентгеновскую установку, то приближая ее к моей голове, почти к самому лицу, то отодвигая на значительное расстояние. Потом он что-то длинное вытащил из шеи. Какой-то провод.

— Так, проводник готов. Биоптом мне.

Мне вдруг стало смешно. Влад что-то начал запихивать в мою несчастную шею, как будто опускал на дно колодца груз на веревке. Я почувствовал неровное биение сердца. Дыхание перехватило. Потом раздался такой звук, как будто резануло ножницами по воздуху, и хирург вытащил этот самый биоптом.

— Что-то есть, — сказал он. — Открывайте пузырек.

И вот он снова колдует над моей шеей. Опять сбой в работе сердца, опять чик-чик — и вытащил.

— Дергает сердце, — хрипло сказал я.

— Да-да, может дергать, это нормальная реакция. Я же прохожу через клапан и раздражаю стенки. Кто-то чувствует, кто-то нет.