О всех, забывших радость свою

«Любимый, здравствуй. Я себе места не находила все эти дни. Думала, как там мой котенок один. Максик, не верь никому. Не верь сплетням. Твоя мама хочет нас разлучить. Она меня терпеть не может. Я тебя очень люблю и надеюсь поскорей увидеть тебя живым и здоровым. У нас будет куча детишек, и мы будем жить долго и счастливо.

Твоя Катя. Целую. Крепко обнимаю».

Я еще раз пробежал глазами по сообщению и отложил телефон в сторону. Отец, нахмурившись, читал распорядок дня, который ему вручила Елена Николаевна. Я вспомнил, как Катя номер три говорила, что я не дал ответа на это сообщение и что сразу после выписки подал на развод.

Потом был последний телефонный разговор, и все. Не дал ответа… Катя номер три. О чем я вообще думаю? Это казалось кошмаром, но ощущения были реальными. Я даже на секунду почувствовал себя Марти Макфлаем из фильма «Назад в будущее». У меня в горле встал комок.

Одна моя часть, опираясь на реальные воспоминания, хотела видеть Катю. Опять хотела видеть. Она любила Катю, а вторая моя часть, второй Я, торчавший в том жутком подвале, уже сидел и сжигал все архивы, кочергой вороша пепел.

Я не знал, кому подчиняться. Осадок. Жуткий осадок. Черная грязь, похожая на кофейную гущу, осела на дне души. У меня затряслись руки. Я совсем обессилел. Попросил отца позвать врача. Он быстро вышел в коридор и передал мою просьбу медсестре.

Елена Николаевна, цокая каблучками, быстро прибежала с тонометром в руках. Послушала и поняла, в чем дело. Быстро вышла и через минуту вернулась в палату уже вместе с хирургом. У хирурга в руках был внешний кардиостимулятор. Он быстро отсоединил провода от моего и накинул ими принесенный водитель ритма, как обычно говорили в реанимации. Мне сразу стало легче.

— Батарейки сели, — сказал она. — Скоро мы тебе постоянную машинку установим.

— А без него никак?

— Нет, Максим, никак. Ритм не восстановился. Видишь, красная лампочка горит, а должна гореть зеленая. Придется поставить, но ты не переживай. Он совершенно не мешает жить. С ним даже на самолетах можно летать.

— Хорошо. Надо — так надо. А когда мне можно будет начинать вставать? Ходить? Так надоело в четырех стенах лежать.

— Придет завтра биопсия, будет все хорошо — разрешу вставать, а там, может, и в коридор на каталке будешь выезжать.

— Хорошо.

Она вышла.

— Пап, налей воды. Пить хочу.

Отец встал, налил в кружку воды и дал мне. Я выпил. Вода приятно охладила пищевод, смыв накопившуюся на стенках химию.

— Еще чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

Я посмотрел в телефон. Проглядел другие входящие сообщения. Часть ранних писем от жены, из разряда: «Что с тобой?», «Куда пропал?». Остальные — с работы. Среди них было это:

«Максим, добрый день, это Ирина. Я в курсе всего. Желаю тебе скорейшего выздоровления. Твои сотрудники переданы в подчинение Игорю. Пришлось укрупнить дистрикторат. На совещании было принято решение о твоем увольнении по законодательству в связи с болезнью. Ввиду заслуг перед компанией это решение далось нам тяжело. Извини, но ты сам понимаешь, что не сможешь уже работать на высоком уровне. На домашний адрес придет официальное письмо. Как только сможешь, приезжай в офис, закончить формальности. Все, что полагается по деньгам, компания уже перечислила тебе на карту. Успехов в дальнейшей жизни!»

Мне стало тошно. Я отбросил телефон.

— Тяжело им, видите ли.

— Чего? — спросил отец.

— Меня с работы поперли. Вот сообщение прислала начальница.

— Ну, это понятно. Куда тебе теперь пока работать. Хорошо, хоть жив остался, и то ладно.

— Пап, да как ты не понимаешь, работа для меня была всем. И хлебом, и развлечением. После этого конструкторского бюро работа в компании стала для меня глотком свежего воздуха. У меня впервые начало что-то получаться. Я был на виду. А как теперь мне семью кормить? Да от меня ведь Катька уйдет.