О всех, забывших радость свою

На шатких ногах, в маске, в пальто и шапке я впервые вышел на улицу спустя почти два месяца. На улице шумела весна. Текли ручьи, пригревало первое солнце, пели птицы. Я вздохнул весеннего воздуха и чуть не потерял равновесие от головокружения.

Мой мозг сразу заработал активнее, взахлеб обрабатывая все шумы оживленной улицы. Я, как машина после капитального ремонта, выезжал из бокса в грязь и пыль, шум и гам, смех и слезы, радость и горе.

— Можно я зайду попрощаюсь с отцом Михаилом в храм? Пять минут буквально и поедем.

— Хорошо, пойдем, я провожу, — сказала мама.

Мы подошли к храму возле больницы.

— Дальше я сам. Подожди тут, пожалуйста.

— Хорошо, только не долго, сынок. Ты еще слаб.

— Я быстро.

Храм был маленьким снаружи, но изнутри он показался мне огромным. Игра света, что ли.

— Шапку снимите, молодой человек, — донесся до меня женский голос. Это оказалась работница церковной лавки.

— Что?

— В храме нельзя в головном уборе мужчинам.

— А.

Я снял шапку и запихнул ее в карман.

— Извините, а можно позвать отца Михаила?

Женщина уставилась на меня удивленно, сняла очки и сказала:

— Молодой человек, отец Михаил уже почти месяц лежит в коме в нейрохирургическом отделении после аварии.

— Как так?! Он же ко мне приходил все эти дни. Я разговаривал с ним.

— Вы что-то путаете. Быть такого не может. Если не верите мне, можете сходить в главный корпус и навестить его. Вряд ли он смог даже глаза открыть.

— Странно. Он один там?

— Нет, не один, — ответила она. Я кивнул и собрался выходить, но женщина тут же добавила: — До свидания. Приходите.

Уже у выхода я увидел цепочку с серебряным крестиком.

— А сколько стоит?

Она посмотрела на меня и сказала:

— У меня сын был вот такой же, как вы. Берите так, в память о нем и о батюшке. Я сама деньги внесу за вас на храм, а вы носите и поправляйтесь.

— Спасибо.

Я взял цепочку, подержал на весу и надел на себя.

Машина катила по Садовому кольцу. Брат с кем-то активно что-то обсуждал по телефону. Мама с отцом, как всегда, ссорились по пустякам на заднем сидении, а я молча сидел спереди.

Мне хотелось смотреть на мир. Видеть много людей. Молодых и старых. Но люди были хмурыми и подавленными. Каждый второй был в наушниках. Я не понимал, почему они не улыбаются в этот момент. Момент прихода первого тепла после такой суровой зимы. Даже мне после всего хотелось улыбаться. Петь, танцевать, если бы мог.

В этот момент пришло сообщение от жены:

«Максим, поздравляю тебя с выпиской. Желаю тебе только здоровья. Приехать не могу. Извини. Вещи я передала твоей маме. Рубашки, свитера, брюки. Остальное выкинула. Ноутбук я тебе тоже оставляю. Он тебе нужней будет. У меня рабочий есть. Позвоню позже».

«Уже нет никаких „люблю“, — с иронией подумал я. — А может быть, и не было никогда. — Мам, а Катя, приносила одежду мою?»

— Как же, приносила. Под дверь поставила пакеты, в звонок позвонила.

— Даже так? Не поговорила?

— Я бы ее и не застала, если бы в этот момент не мыла полы в коридоре. Слышу, дверь лифта открылась. Там голоса. Один женский, другой мужской. Мужик все торопил и торопил. Потом слышу, чем-то зашуршали около двери, и звонок в дверь. Я открыла и увидела уже в закрывающемся лифте твою ненаглядную, с мужиком каким-то в обнимку.

— Она тебя видела?

— Она нет, а мужик ко мне лицом стоял. Видел. Он ее сразу сильней прижал к себе. Надменно так. Я не хотела тебе говорить, сынок, но раз уж ты сам спросил.

— А в чем она была?

— В бежевом плаще, кажется.

— Мой любимый….

Когда я переступил порог квартиры, то чуть не расплакался. Десятки знакомых еще с детства запахов жареных котлет, картошки, сладких маминых духов, древесины, линолеума наполнили мой нос, опять всколыхнув сотни ассоциаций и воспоминаний. Комната моя была практически пустой.

— Вот я и вернулся домой после скитаний.

— Первое время на полу поспишь, пока не купим тебе кровать.

— Хорошо, мам. Так даже лучше для швов.

— Скоро будем обедать.

— Хорошо, мам.

Следующие несколько дней мы разбирали пакеты и сумки. Стиральная машина работала без отдыха. Я чистил жесткий диск на ноутбуке. Сотни мегабайт совместных фотографий и видео с отпусков, праздников, вечеринок были приговорены к удалению. Безвозвратно. Без всяких резервных копий.

Для меня они были навсегда потеряны. Я решил, что либо полностью стирать внешние признаки существования Кати в моей жизни, либо попытаться отмотать пленку назад. Решил, что лучше удалять. Не захотел приходить на место совершенного преступления в надежде, что смогу его предотвратить.