Объект 623

Он так и знал, что ничего не получится! Сил у человека уже не осталось! Морская вода хлынула в лодку бешеным напором, и Глеба буквально вышвырнуло из торпедного аппарата обратно в отсек! Ну, ничего-ничего, главное, не отчаиваться. Прорвемся! Он ударился спиной о мягкий копчик пытающегося уползти члена команды — наивный, тот думал, что если перевалится в центральный отсек и успеет задраить люк, то будет жить вечно! Тот закричал от боли, захлебнулся, и больше он его не видел. Глеб еще раз набрал воздуха, оценил критично меняющуюся ситуацию — а менялась она кардинально, отсек наполнялся водой с бешеной скоростью. Теперь самое главное, чтобы не угодить под электрический разряд — то есть сваливать отсюда как можно быстрее! Он всплыл на бурной воде, которая дошла уже до уровня переходного люка и начинала заливать центральный отсек. Буйство прекратилось, вода уже не хлестала, а всего лишь быстро поднималась. Глеб поплыл к прижатой к стене кровати, вцепился в стяжку, принялся ждать. Какого черта, хватит! Он в третий раз пополнил запас кислорода в легких и с головой ушел под воду. Самое забавное, что лампы, забранные плотными плафонами, продолжали гореть даже под водой! Он прекрасно видел, куда плывет. Оба люка торпедного аппарата были настежь распахнуты. Давление с обеих сторон уже выровнялось. Вторая попытка — он попробовал вплыть четко в трубу. Получилось коряво, он зацепился головой, содрал кожу на черепе. Но вплыл! А дальше хватался внутри трубы за все, что выступало, подтягивался, проталкивал себя внутрь. Он чувствовал, что теряет сознание, и это заставляло двигаться энергичнее. Он упирался коленями, пятками, тащил себя с таким усилием, как будто впрягся посередь бездорожья в телегу, груженную мешками с картошкой. Голова уже вылезла из лодки (роды, блин) — он, честно говоря, не почувствовал принципиальной разницы. Потом выдавились плечи, торс… Неужели толстеет? Худеть надо, на диету садиться, а то и на две, если на одной не наестся! Бедра извивались, как у танцующей неприличной женщины. Он выдавился в море — как остатки зубной пасты из отработанного тюбика! Болтал ногами, пускал пузыри. Он еще не решил — то ли камнем на дно, то ли всплыть по такому случаю… Ладно, он начал совершать вялые движения руками, которые почти не слушались. Сделать остановку для декомпрессии, чтобы голова потом не взорвалась, повисеть между дном и поверхностью залива. Вспомнил — давно он что-то не пополнял запасы кислорода в легких. Пора бы уже! Он пулей устремился вверх, вынырнул, хлебнул бодрящего ночного воздуха, застонал…

Это было трудно, практически невыполнимо — гораздо труднее всего, что он сделал раньше. Ночь была в разгаре, она и не думала кончаться. Глеб перевернулся на спину, расправил руки и долго лежал на водной глади, восстанавливая дыхание. Где-то под ним погибала, наполняясь водой, подводная лодка (он сделал многое для мира и спокойствия, но, к сожалению, не уничтожил банду), а над ним мигали и переливались звезды, светила в лицо ядовитая луна — так уж совпало, что именно сегодня было полнолуние. Придя в себя, он начал осматриваться и обнаружил, что западный берег Калабановской бухты значительно ближе, чем восточный. С одной стороны спала Пыштовка, только где-то высоко в центре мигали несколько огоньков. С другой — возвышался горб горы Каурус с ее памятным содержимым. На ум пришла интересная мысль: а было ли слышно на суше то, что творилось под водой, на глубине практически тридцати метров? В принципе едва ли. Глубина, стальной корпус, несколько очередей из сравнительно негромкого оружия. Тем более что лодка уже прошла по бухте порядка пятисот метров, оставив позади себя и гору, и Пыштовку. С обеих сторон возвышались нелюдимые скалы. И, судя по тишине, эпохальное событие осталось не замеченным для всех, кроме ее участников, большинство из которых уже мертвы. Стало быть, и Штайнер не в курсе. И сохраняется вероятность, что он и его люди пребывают в счастливом неведении и еще не покинули базу…

Руки онемели, он их практически не чувствовал. Вернуться к воротам вплавь было нереально. Плавно шевеля ногами, он доплыл до западного берега и просто не помнил, как выбрался на камни! Возможно, он поспал или повалялся в обмороке. Когда очнулся, ночь еще не кончилась. Но где-то над Пыштовкой небо уже покрывалось предутренней серостью. До горы, которую он намеревался покорить, было метров четыреста непроходимого пространства. Он решил их пройти, поскольку ноги в этот час работали лучше, чем руки. Он отдалился по узкому, заросшему можжевельником, серпантину от вод Калабановской бухты, долго лавировал между камнями, запутывая самого себя. Перебрался через русло пересохшего ручейка, где передохнул, и потащился дальше. Он поднимался на возвышенности — брал их пядь за пядью, словно укрепленные высоты, отдыхал, стараясь при этом не садиться (если сядет, уже не поднимется), тащился дальше. Иногда он скатывался вместе с осыпью, но не отчаивался, вспоминал о чем-нибудь приятном и снова шел на приступ…