Гудок клаксона, веселый женский голос, фраза о ключах – все говорило о том, что он сейчас с очередной пассией. И на здоровье! Еще одна, от которой он избавится, как только она ему надоест, и которой он пошлет цветы в качестве компенсации, чтобы она не сочла его последним хамом. Какая высокомерная манера обращаться с женщинами… Нет, ей больше не хотелось думать о нем.
Маэ надела пуховик, вместо шерстяной шапочки – непромокаемую кепку, а вместо мокасин – меховые сапоги. За окном по-прежнему мягко падал снег, и ей захотелось прогуляться, прежде чем идти в порт. Сначала она заглянула в цветочный магазин на улице Фош и заказала елку, потом отправилась на улицу Клемансо, где долго стояла, разглядывая витрину кулинарной лавки, пытаясь выбрать что-нибудь для рождественского ужина. Маленькому мальчику вряд ли понравится фуа-гра. А что тогда? Она не могла приготовить к праздничному столу жареную картошку, отец бы этого не понял. Она еще постояла в нерешительности и пошла в порт. Снег продолжал падать крупными хлопьями, скрипел под ее ногами. Дойдя до Морского бульвара, она заметила, что небо по-прежнему затянуто свинцовыми тучами до самого горизонта. Ни одного из ее траулеров не было видно, но «Корриган» должен был вот-вот вернуться. Она в любой момент знала, где находятся ее корабли – с точностью до нескольких миль. Эрван хорошо ее обучил, но у моряков важнее всего был многолетний опыт. Маэ обожала рыбалку, атмосферу на судне, поиск рыбных зон, ночи на море. Она много лет выходила в рейсы, не заботясь о дальнейшей учебе. Теперь она оставалась на берегу, к этому обязывала ее роль патрона, но чего-то ей не хватало. После инсульта отца она не колебалась ни секунды, не задавалась никакими вопросами: она просто взяла дело в свои руки. Она не умела делать ничего другого, да и не хотела. Мир моря – такой богатый, трудный, разнообразный и волнующий, – поглощал ее полностью.
– Маэ!
Она быстро обернулась, услышав голос Армель, и тут же получила удар снежком в шею.
– Я уже два раза упала на этом катке, и теперь готова к работе!
Армель смеялась; ее пальто было белым от снега.
– А ты на свои каблуки смотрела? – хмыкнула Маэ. – Считаешь, в гололед они удобнее всего?
– Я не могу идти на работу в унтах!
– Тогда хватайся за меня, и пойдем есть блины.
– С удовольствием, нам как раз надо поговорить.
– О краткосрочном кредите, который я просила? Послушай, он мне действительно нужен, чтобы выдать премии моим морякам. Они ждут этих денег! Мне надо приложить все усилия, чтобы сохранить свои экипажи.
– Думаешь, они от тебя уйдут, если ты станешь платить им меньше?
– Меньше? Армель, как только я начну платить им на уровне минимальной зарплаты, они забастуют и не выйдут в море, а то и вообще перейдут на эти чертовы плавучие рыбзаводы. Не забывай, что они рискуют жизнью. Каждый год происходят несчастные случаи.
– Я знаю. И перестань читать мне лекции: сегодня утром я получила от директора согласие на кредит.
– Правда?!
– Я пришла, чтобы лично сказать тебе об этом.
– Отлично!
– Но ты этим только увеличишь отрицательное сальдо на своем счете.
– Неважно, все будет в порядке, уловы сейчас хорошие. Честное слово, ты сняла с моей души огромный груз. Вот что, ты имеешь право на два блина!
– Перед праздниками – ни за что! Тем более, сегодня утром звонил Жан-Мари. Позвонил перед рейсом и пригласил поужинать, когда он вернется. Я до сих пор не могу поверить! И уже думаю, как мне одеться.
– Для него надень что-нибудь самое простое.
Осторожными маленькими шагами они дошли до «Старого порта» – их любимой блинной – и, устроившись в тепле, сразу заказали блины и сидр.
– По-моему, я начинаю влюбляться, – объявила Армель.
Ее непривычно серьезный тон удивил Маэ.
– Я стала рассеянной, на работе по двадцать раз в день отвлекаюсь мыслями о Жане-Мари. А ведь я уже смирилась с тем, что больше его не увижу, и после его звонка не могу прийти в себя от радости.
Обычно Армель не слишком тепло отзывалась о своих любовниках, в лучшем случае – с некоторой иронией, но теперь, говоря о Жане-Мари, она с нежностью произносила его имя.
– А что тебя в нем притягивает? – поинтересовалась Маэ.
– Его мужественность, его суровость, за которой скрывается нежность; его отчаянная храбрость. И меня жутко заводит его красивое меланхоличное лицо. Не понимаю, как ты могла остаться к нему равнодушной.
– Я слишком давно его знаю.
– И к тому же он на тебя работает, и это все меняет.
– Ты уверена?
– Если ты подумала сейчас об Ивоне, то он был не твоим работником, а твоего отца. А перед Жаном-Мари тебе надо было самоутвердиться, когда ты взяла дело в свои руки – тут уж не до соблазнения.
– Может быть. Но ты тоже давно знала Жана-Мари и никогда не обращала на него внимания.
– Я была занята другими. Дэном и остальными… И потом, в профессии рыбака для меня не было ничего интересного.
– Почему?